Шрифт:
На сей счет у меня состоялось письменное объяснение с М. Горбачевым. Я счел своим долгом сделать представление по поводу не столько развенчания покойного генсека, сколько отсутствия хотя бы намеков на роль здравствовавших в ту пору его сподвижников. Как-никак они восемь лет руководили страной от его имени. Некоторые из регентов удостоились быть названными в записке по имени, остальные, включая М. Горбачева, шли под псевдонимом «и другие». Вы, читатель, правильно подумали — отец перестройки не пришел в восторг.
Пусть виноват Л . Брежнев. Восемь лет терпел, что за его спиной обделывались всякие комбинации. Потерпит еще. Но не следовало ли М. Горбачеву пойти несколько дальше совместной с Э. Шеварднадзе клятвы исключить «на будущее» решения, не опробированные полным составом Политбюро, и позаботиться о том, чтобы таковых не было за спиной партии? И вслед еще один подвопрос: насколько в принципе может быть эффективной и устойчивой система, формально завязанная на монопартию, а в действительности на вознесенную над всеми и вся должность, отдававшуюся (с одним известным изъятием) в пожизненное владение некоей персоне и зависевшую всецело от ее наклонностей и причуд?
Партия — это не пчелиный улей. Иначе говоря, единственно верной увертюрой перестройки должна была быть глубокая реформа партии снизу доверху, превращение ее из организации, аукающей генеральному секретарю и обслуживающей его, в институт, поставленный в непрерывной связи с живой жизнью генерировать свежие идеи. М. Горбачев предпочел, однако, другой сценарий. Сначала чистка партаппарата, расстановка, как полагал генсек, верных ему кадров. Затем вторая селекция. За 1985—1990 годы краевые звенья поменялись трижды. Пошло ли это на пользу М. Горбачеву или больше — Е. Лигачеву?
1988 год — год смены вех, год решающих — по убеждению многих, роковых — перемен. КПСС возвратила властные функции Советам разных уровней. Нужная реформа, и крайне серьезная. Она предполагала самую тщательную подготовку, ибо Советы за десятилетия их вождения на помочах разучились самостоятельно ходить. К тому же в их распоряжении не было ни специалистов, ни материальной базы. Правление Советам предстояло начинать с нуля. Партия, таким образом, обосабливалась от государственных обязанностей, не позаботившись, пока расправит плечи дееспособный преемник. Открылась полоса безвластия.
Если бы авторы плана с плакатным названием «Вся власть Советам!» сегодня объявили, что хаотический переход из одного состояния в другое вызывался ими намеренно, в расчете на разоружение и партии, и Советов, я лично не удивился бы. Еще меньше поразило бы меня признание, что вся «реформа политической системы» 1988 года затеивалась для нейтрализации предрекавшегося сопротивления в партии усилению режима личной власти М. Горбачева в противовес всем прочим государственным и общественным надстройкам и пристройкам.
Облагораживание советской действительности в отрыве от перелома в сознании? Такого, на мой взгляд, быть не могло. Либо будет четко обозначен берег, от которого отправляется корабль, и координаты нового порта приписки, либо болтаться этому кораблю без руля и ветрил в надежде, что течением его куда-то прибьет.
Сталинизм не просто тенью преследовал нас. Он сидел в порах самого склада жизни, в гипертрофировании государственности, противном отдельному человеку и обществу в целом, в антидемократическом централизме, наделявшем верховного владыку качествами божества.
Неудача перестройки многими нитями связана с неспособностью М. Горбачева сказать правду о нашем прошлом, назвать все вещи своими именами, признать, что сталинизм был абсолютным отрицанием социализма, его нежеланием восстановить Б правах принцип разделения властей вместо того, чтобы, разделяя, властвовать как прежде.
«Безусловный приоритет», отданный политике перед экономикой, уподобил в конечном счете перестройку перестановке мебели, людей, акцентов. Со временем обращались так, как будто в кладовой держали про запас еще одну жизнь. Но иной потерянный час за годы не наверстаешь. Вчера — хворь, сегодня — недуг, назавтра — инвалидность или летальный исход. И возникает критическая масса, селевой поток, который даже при огромном напряжении сдержать редко кому удается.
Идеология сталинизма себя изжила. О новой не удосужились позаботиться. Общее идеологическое пространство распалось. Расцвели пресловутые 100 цветов. Цветки дали завязи. В национальных квартирах зажглись собственные огни. Несмотря на высочайшую степень интеграции — 84 процента, поползли швы экономического корсета. Развал экономики запрограммировал распад державы с многовековым прошлым.
Россия отброшена в XVII век. Наука в загоне. Школы в упадке. Культура во мраке. Хозяйство в распаде. Каждый оставлен спасаться как может. Успешней всего это получается пока у людей без совести и морали.