XX век будет среди прочего тем отличен от пре­жних эпох, что сделал осязаемо близкими древние апокалиптические легенды и пророчества. Ныне в возможностях человека устроить «атомную зиму» и адово пекло, перенести на Землю по заказу марси­анский или меркурианский климат. Перекрыть пла­нете кислород, лишить ее озонового щита и пресной воды — вообще не проблема. Этим люди занимают­ся давно и небезуспешно.

Перестройщики могли бы подать заявку на от­дельную строку в скорбном мартирологе. Еще бы! Никому пока не удавалось сотворить хаос, подоб­ный нынешнему, на одной пятой земной суши. Есть от чего возгордиться или воскликнуть: порез­вились всласть!

Не станем, однако, всем напастям наперекор, впадать в фатализм. Небо и земля пока при нас. От­делить бы свет от тьмы, вдохнуть в человека душу живую, зажечь в его сердце надежду. Перестройка преуспела в разбросе камней. Настало время кам­ни собирать.

«Будущее — это не то, куда мы идем, а то, что мы создаем. Дороги следует не искать, а строить. Сам процесс строительства меняет как самого твор­ца, так и его судьбу». Хорошо, согласитесь, сказа­ло. Когда-то я записал эти близкие мне по настрою мысли себе в блокнот, но упустил проставить, кто автор. Кажется, слова эти принадлежат Д. Эйзенха­уэру, умудренному к тому моменту опытом полко­водца и президента.

От себя к воспроизведенной записи я прибавил бы: неверно также спасаться от неопределенностей и рисков будущего бегством в прошлое. Реставра­ция не есть возврат. Она даже не отход от осевой линии развития, а сход на обочину. «И если будешь гнаться за ними (делами), не достигнешь, и, убегая, не уйдешь» (Иисус, сын Сираха, 11). Так было три тысячи лет назад познано и остается верным по се­годня и навсегда.

Докладная записка В.М. Фалина М.С. Горбачеву.

Ноябрь 1986 года

Уважаемый Михаил Сергеевич!

Культ личности отнюдь не сводился к беззако­нию. Он был преступлением. Преступлением не только против конкретных людей, но против на­родовластия, против партии, против социализма. Нам придется — и не раз — возвращаться к этой больной теме. Ее не обойти ни на XIX партийной конференции, ни на XXVIII съезде. Восстановле­ние ленинизма в полном объеме и первозданной редакции, к сожалению, затянулось сверх всякой меры. Видно, на нас выпало бремя и этой рабо­ты. Иного не дано. Если перестройка не должна оборваться на полпути, если есть намерение вес­ти ее ответственно, с серьезностью и глубиной, подобающими революции.

Нет нужды специально останавливаться на фун­даментальной важности обеспечения тождества сло­ва и дела. В общей форме отмечу, что идеология не сводится к философским формулам и не исчерпыва­ется ими. Философия-абстракция чаще всего выпол­няет функцию кадила, чтобы курить фимиам по­требному и непотребному, раз без них не обойтись или поскольку они удобны. Нам это ни к чему.

Имел ли сталинизм что-либо общее с научным социализмом, хотя бы в концепции? Это — во­прос вопросов. Верно, на каком-то этапе Сталин защищал марксизм-ленинизм от наскоков справа и слева. После нападения нацистской Германии незаурядная воля Сталина в немалой степени спо­собствовала мобилизации и концентрации ресурс сов страны на отражение смертельной угрозы на­шей Отчизне и ее социалистическому будущему. Нет нужды замалчивать проявленные Сталиным искусство и твердость в политическом отстаива­нии позиций СССР и социалистической альтерна­тивы в мировых делах. Эта часть правды обнаро­дована. Незачем наводить на нее тень.

Но ведь давно настал черед произнести другую часть, и тоже правды: защитив и сохранив форму, Сталин шаг за шагом наполнил ее содержанием, которое нельзя квалифицировать иначе, как глум­ление над социализмом, как переиначивание его в антисоциализм. Рожденные творчеством народа Советы — этот поныне самый совершенный спо­соб демократического волеизлияния и самоуправ­ления — были превращены им в безликие конто­ры делопроизводителей или парадные ассамблеи, где полагалось лишь вздымать руки. Партию пы­тались низвести до уровня рыцарского ордена с его безропотным повиновением и тупым обожани­ем верховного магистра. Над обществом был за­несен меч, каравший любую без спроса поднятую голову, укорачивавший каждый не в меру длин­ный язык, подрубавший почти всякую инициати­ву, загодя не опробированную семью няньками.

В политике й идеологии узурпация видения была возведена в абсолют. За считанные годы посред­ством манипуляций, не укладывающихся в нор­мальном сознании, здесь насадили в качестве не­преложной нормы монокультуру, отражавшую не объективную истину, а извращенные или прими­тивные представления о ней одной персоны, кото­рая погрязла в эгоцентризме, наглухо изолировала себя от народа, не любила людей и не желала знать об их нуждах. Ленинский план индустриализации и кооперации был отброшен как якобы чересчур осторожный и недостаточно спорый. Сталин при­писал социализму способность насиловать эконо­мику бесщадно, произвольно устанавливать темпы, пропорции, объемы. Типичное хищничество, при­сущее подходу «цель оправдывает средства».

Подобный феномен, или, если угодно, мания, не знает сомнений или пресыщения. Таких под занавес раздражает всякое интеллектуальное со­перничество и, не дай бог, выход, к примеру, уче­ного за пределы умственного горизонта диктато­ра. Тогда-то и жди свирепых раскатов — запретить кибернетику, поделить на чистых и нечистых ге­нетиков, взнуздать искусство и культуру, пустить в перемол — других забот Сталин в начале 50-х го­дов уже не ведал — языкознание.

Абсурд какой-то. Сам себе враг. Получается не­совместимость с бытующим мнением о Сталине как изощренном прагматике. Разгадка, по-види­мому, в приоритетах — наибольшим противоречи­ем собственной эпохи был он сам. Ничто не ка­залось Сталину чрезмерным для возвеличивания собственной особы. И ничего не было жаль, что отторгалось его нравом или раздражало своей не­понятностью, свежестью подхода, нешаблоннос­тью. Так и сводил, порой под корень, славу оте­чественной культуры, науки, техники, педагогики, военного дела. Без содрогания и, вполне возмож­но, с садистским наслаждением.