Шрифт:
В итоге наше общество, возьмем хотя бы только духовную область, потеряло плеяду выдающихся деятелей науки и культуры, коими по праву должно гордиться. Это крайне прискорбно, но это далеко не все. Подверглась обескровливанию база, дававшая цивилизации гениальных мыслителей и обогащенная после Октября оригинальными дарованиями высочайшего класса из самой гущи народной.
Традиционная логика с ее поиском в поступках добра и зла неприложима к Сталину и ему подобным. Этот сорт деятелей не терпит ни в чем конкуренции или стесненности. Они срастаются с властью, которая становится для них вещью в себе. Преклонение и восхищение окружающих перед вождистской «уникальностью» и «сверхъестественностью» превращается в жизненную потребность. Как кислород для дыхания. Общественные, социальные и государственные интересы под конец занимают лишь постольку, поскольку позволяют выразить себя и унизить других, реализовать свои страсти и пристрастия.
Вот и пытайся, принимая все это во внимание, обозначить без перекосов место Сталина в истории. Метод — «с одной стороны» и «с другой стороны» — не годится. А третьей, так называемой золотой стороны, не существует. В общем, наш удел анализировать, сопоставлять, делать выводы, глядя прямо в лицо фактам, только фактам и всем фактам.
Пока же констатирую следующее — столь плодотворно начавшееся после Октября соединение идейных, нравственных и материальных посылок с готовностью широчайших народных масс деятельно включиться в переустройство общества на принципиально новых началах было деформировано и затем грубо прервано на исходе первого послереволюционного десятилетия. Исторический шанс, реально суливший Республике Советов выход развернутым фронтом к вершинам культурного, социального и экономического прогресса, был использован в самой малой степени и не лучшим во многих аспектах образом.
Постепенно на место ленинского «социализм силен сознательностью масс» пришла сталинская апологетика принуждения и слепого подчинения. Вместо ленинского «массы должны знать все и все делать сознательно» сделали правилом: держать народ в неведении, дабы не отвлекался от исполнения приказов и инструкций. Сопоставление теории с опытом занесли в реестр подрывных акций. Марксизм-ленинизм превратили в катехизис, в пресловутую четвертую главу «Краткого курса», в «отче наш».
Ленин называл диалектику душой марксизма. Сталин распял и убил эту душу. Чтобы никто не смел перечить ему, единственному толкователю и хранителю «чистоты» учения. Диалектику заменила схоластика, скроенная на потребу автору подделки под ленинизм, освящавшая наперед все, что бы Сталин ни изрекал и ни творил.
Всякому живому делу, любому развитию имманентно присущи борьба нового со старым и сопротивление старого новому. В самых неожиданных подчас проявлениях. Сталин углядел здесь перст божий, открыл для себя «легальный» способ избавляться от неугодных, насадить в стране атмосферу морального террора, сплошной подозрительности и крайней неуверенности, побуждавшей надеяться на чудо пришествия избавителя. Семинарист брал в Сталине верх над компилятивно сотканным марксистом.
К чему ни прикоснись, где ни поскреби, под тонкой оболочкой слов мистификация и дурман. Вместе взятое, сталинское прочтение социализма обернулось для страны, для дела нашего святого трагедией. Ее последствия будет ощущать не одно поколение советских людей. Нравственные издержки сталинизма самые сложные для преодоления.
Недавно я встречался с руководителями СМИ и творческих союзов и высказал ряд соображений, имеющих прямое или косвенное касательство к этой проблематике. Перед членами ЦК добавлю: размежевываясь со сталинским наследием, мы не были последовательны, а в чем-то отделались жестами и формальностями.
Конечно, все мы родом из Октября. Но в чем-то больше, в чем-то меньше, мы также дети или внуки сталинской поры. Общество еще не разомкнуло, не сбросило многих оков, наложенных Сталиным на наше восприятие бытия, на весь мыслительный процесс. Доказательства? Пожалуйста.
Мы сопоставляем ныне происходящее, особенно в духовной сфере, не с тем, как было при Ленине, но с дозволенным или недозволенным при Сталине. Многие инструкции, тут действующие, несут на себе почерк 30—40-х годов. Пожалуй, еще больше связывают нас с той порой предвзятоЬти и предрассудки. Среди них такой коварный, как презумпция виновности.
Потому-то, наверное, когда в ходе перестройки противоборство принимает крутой оборот, кое-кому мерещатся уклоны, контра, заговоры, в любом случае ересь. И шарят под лавкой: нет ли поблизости топора. Крепко засел чертов «закон обострения классовой борьбы».
Определенно недостает культуры всякой и главным образом бывшей в немилости у Сталина культуры демократии, культуры человеческого общения свободных и равных между собой граждан. Не хватает аргументов, такта, навыка слушать оппонента, не терпится проявить власть, если она в наличии. В голосе прорезываются металлические нотки, взгляд твердеет, нечто монументальное появляется в самой фигуре. Даже человек, от природы одаренный, не всегда выдерживает испытание властью, подчас пустяковой. Из спеси, не обязательно корысти ради, он тешится чужой зависимостью. Хочу — выдам справку, хочу — нет, проставлю печать или буду только дышать на нее, помогу больному или не помогу, пропущу или задержу, приму на учебу или воздержусь, «облагодетельствую» или испорчу настроение, заставляю отбывать ценз повинностей и страданий, прежде чем ты — гражданин — получишь положенное по Конституции. А схвати подобного властолюбца за руку, он прикроется «государственным резоном» или бумагой, которую читает справа налево, выискивая в ней между строк то, чего нет, или наглым — «не нравится, могу уйти работать в другое заведение».
Невидимые миру слезы? Бытовые неурядицы. Возможно, кого-то устроит нивелировка проблемы. Если же смотреть в корень, то придется заявить — многие наши недуги зачинаются совсем обыденно. В очередях, переполненном транспорте, собесах, врачебных учреждениях и т. д. складываются свои циклоны и антициклоны, воздействующие не только на сезонную погоду, но и на общественный климат. Если подойти к проблеме под политическим углом зрения, то придется признать, что стихийно распространилась практика урезания де-факто социальных гарантий и гражданских прав советского человека или затруднения доступа к ним.