Шрифт:
Сталин расстрелял Преображенского, Бухарина, добрался до Троцкого, но воспользовался их рекомендациями. Не кто иной, как Преображенский говорил: «Нелепо думать, будто социалистическая система и система частно-товарного производства могут существовать рядом. Либо социалистическое производство будет подчинять мелкобуржуазное хозяйство, либо само оно будет рассосано стихией товарного производства». И пока теоретики спорили, особенно на троцкистов нападали Рыков, Бухарин и Дзержинский, Сталин на это махнул рукой и энергично сосредоточивал в своих руках безграничную власть. Его мало волновали споры, дискуссии на съездах, на собраниях, на митингах. Он понял главное — управляют фактически те, кто овладел исполнительным аппаратом государства. Сталин за образец взял военные организации, с их дисциплиной, единоначалием, единомыслием, единоодобрением. Он писал, что Коммунистическая партия — это своего рода орден меченосцев внутри государства, направляющий последнего и одухотворяющий его деятельность.
Вот такую команду ему и удалось создать. Сталин беспощадно пресек все группы и фракции, всякое инакомыслие и сказал, что партия должна стать монолитом, высеченным из одного куска, а все прочие институты — Советы, профсоюзы, комсомол, творческие союзы, женские организации, пионеры — это, по Сталину, только приводные ремни, щупальца в руках партии, при помощи которых она передает свою волю рабочему классу, а последний из распыленной массы превращается в армию партии.
Те же Советы — это не власть, а всего лишь приводной ремень. И далее Сталин откровенно говорил, что диктатура пролетариата состоит из руководящих указаний партии плюс проведение этих указаний массовыми организациями пролетариата плюс их претворение в жизнь населением.
Ликвидировав авторов теорий, Сталин провел в жизнь самые гнусные идеи Троцкого, Преображенского, Пятакова и других. Индустриализация началась с беспощадной ломки механизма нэпа. Уже в 1929 году, в год «великого перелома социалистичности», были скручены все виды предпринимательства, кроме государственного механизма хозяйствования. Всем другим отрезали путь к банковским кредитам, их душили налогами, за перевозки они платили самые высокие тарифы, закрывались даже деревенские мельницы, расторгались договоры на аренду государственных предприятий.
И сегодня: ату кооператора, ату! Он виноват, что и цены растут, что того нет, другого нет. А производит этот кооператор всего один, максимум полтора процента богатства нашей страны.
Но самое большое злодейство было по отношению к крестьянину. Насильственная коллективизация довершила разгром товарного производства, и уже в 1932 году на XVII партконференции отмечалось, что принцип хозрасчета не соответствует политике партии и рабочего класса, что ни в коем случае нельзя разбазаривать народные ресур сы и срывать установленные хозяйственные планы. Оптовая торговля, экономическая ответствен ность за результаты труда названы были тогда из вращением, разбазариванием.
Одновременно с уничтожением товарного производства объективно надо было заменить экономические стимулы к труду принуждением, значительно усилить ту сторону диктатуры, которая, как писал в то время журнал «Большевик», выражается в применении неограниченного законом насилия, включая применение в необходимых случаях террора по отношению к классовым врагам.
По Закону от 7 августа 1932 года за хищение колхозного добра полагался расстрел, а при смягчающих обстоятельствах — 10 лет тюрьмы. В конце 1938 года были введены вычеты из получки за опоздания на работу, за три опоздания в течение месяца сажали в тюрьму, а с июня 1940 года под страхом тюрьмы никто не мог самовольно менять место работы, отказываться от сверхурочного труда.
Государственный феодализм победил полностью, но не окончательно. Окончательно он победил при Хрущеве, который, разрушая миф Сталина, в то же время неукоснительно проводил в жизнь его казенные постулаты, переводя колхозы в совхозы, сселяя принудительно деревни, осуществляя вторую коллективизацию, т. е. отнимая у крестьян огороды и домашний скот и намечая планы 20-летнего строительства коммунизма. Мы уже девятый год живем в хрущевском коммунизме без мыла, с шахтерскими забастовками, с националистической смутой, которая встала поперек перестройки и стала мощной опорой консерватизма.
В общем, «военный коммунизм» продолжается, человек в смысле собственности продолжает оставаться социальным иждивенцем, потребителем. А начальство, бывшее когда-то гарантом иждивенчества, сейчас или не хочет заниматься гиблым делом, или осипло и по ночам вспоминает счастливое прошлое.
В массах не разрушен стереотип, что власть государства над производительными силами — безусловное благо и прямо-таки императивное требование бытия. К сожалению, этому предрассудку не 72 года, а значительно больше. Он имеет дремучие корни, корни, которые корчевать очень и очень тяжело.
В блистательных работах Ключевского показано, как Ивану Грозному удалось порушить производственные отношения на Руси предбуржуазного свойства. Ведь именно тогда крестьянство начало переходить к товарному производству. И особенно этот процесс быстро шел на землях бояр. Но появились поместья, то есть земли дворян. И хотя эти земли были невелики, в наследство, как в турецкой империи, не передавались, но именно тогда и началось внеэкономическое принуждение, а говоря проще, крепостное право. Помещику стало невыгодно сдавать землю в аренду, а надо было принудить крестьян к барщине. Именно поместные дворяне, в отличие от бояр, как раз и были заинтересованы в насильственном прикреплении крестьян к земле, то есть в крепостном праве.