За мытье кухни Кривенок принимался с величайшей неохотой. Возился с ней до вечера.

Вечером Кривенок очень затосковал о маме с папой. Вздохнув, посмотрел на их фотографии, пожалел, что не вымыл пол во второй комнате — все-таки маме было бы легче. Пусто и скучно в доме.

— Кубарь, давай маме письмо писать? — предложил Кривенок непривычно ласковым голосом.

— И папе тоже, — добавил Кубарь и без лишних слов притащил тетрадку, чернильницу, а ручку не нашел. Вместо нее привязали к карандашу перышко.

Кривенку хотелось написать вполне взрослое письмо.

«Во-первых, все в порядке, — писал он, вспоминая выражения отца, — во-вторых, здоровы, в-третьих, я варю обеды, в-четвертых, я вымыл пол, а Кубарь хотел идти в комнаты с грязными ногами, но я пообещал ему намять бока, и он вытер их!»

— Ты это воскличительный знак поставил? — осведомился Кубарь.

«В-четвертых… в-пятых…» — писал Кривенок. Так он дошел до одиннадцатого пункта.

Вспомнил Кривенок мамино выражение: «Не треплите себе зря нервы» — и вписал его. Особенно ему понравилось: «По крайней мере, у нас все красота!» И Кубарю это понравилось. Он даже сказал:

— По крайней мере, можем ложиться спать!

Во сне Кубарь опять увидел кошку на заборе. Кривенку же приснилась мама. Проснувшись, он почувствовал себя таким одиноким, словно расстался с ней на веки вечные. «Выстираю ее платье, — решил он, — и свою рубаху, и рубахи Кубарю выстираю. Приедет, а у нас все чисто».

Кривенок хозяйничал на кухне уже уверенно: сварил манную кашу, вскипятил чай. И все он гордился, как это у него ловко получается.

— Сегодня будем стирать, — объявил он Кубарю. Тот вздохнул: вымыл Вася полы — и не пускает теперь в комнаты, а рубахи выстирает — будешь ходить голый. Скажет, что он, Кубарь, не умеет беречь белье, а стирать, мол, нелегко. Даже мама так не придиралась.

Кривенок вынес во двор две табуретки, поставил на них корыто и залил белье холодной водой. Он потянулся за куском мыла, но вспомнил, что мама всегда стирала в горячей воде. В досаде почесал голову, вылил холодную воду и занялся кипячением.

Вместо фартука Кривенок повязал живот рубахой, стянув рукава на спине большим узлом. Мылил он так старательно, что мыло все время выскальзывало, падало на землю. Песчинки въелись в него, и оно стало шершавым, как наждачная бумага. Над корытом поднялась большая шапка шипящей пены.

Кривенок быстро изнемог, спина заболела, как будто по ней кто-то с размаху стукнул палкой, весь он облился и заляпался пеной.

— Не настираешься на тебя. Говорят, не пачкайся, так тебе хоть в лоб, хоть по лбу, толк один, — ворчал Кривенок на брата, который бегал в одних трусах.

— И трусы вот еще сниму, если не будешь беречь, — пообещал Кривенок, махнул рукой, задел выстиранное белье, и оно шлепнулось с табуретки на землю. Он стоял и чуть не плакал. Даже Кубарь понял, что лучше всего молча отойти. Кривенок мрачно швырял в корыто рубахи, облепленные землей. Все пришлось повторить сначала. А это оказалось потруднее, чем в первый раз.

Развесив рубахи и платье на веревке, протянутой через двор, Кривенок, охая, держась за поясницу, опустился на крыльцо и не сводил глаз с белья. Ладони стали розовыми, сморщенными, а между пальцами побелело. Устал. Но все же почему так удивительно приятно и весело смотреть на дело своих рук?

На забор с улицы взобрался Шурик, а за ним Быча. Оба в майках-безрукавках, в трусах и в тюбетейках.

— Эй вы, лодыри! Идите сюда! — весело крикнул Кривенок. — Трусы по заборам рвете? Больше вам делать нечего?

В тоне Кривенка чувствовалось превосходство. Приятели спрыгнули во двор.

— Брось ты возиться с этой чепухой! — беспечно проговорил Быча. — Идем с ночевкой в лес?

— Рыбачить, костер всю ночь жечь, купаться! — восторженно рисовал Шурик.

Кривенку уже порядком надоело хозяйство, и глаза его загорелись.

— А черви есть?

Осина обмакивала ветви в розовую от заката воду. Гибкие тальники изогнулись дугой к позванивающим струям и походили на множество удилищ, воткнутых по берегу рыбаками. Печально куковала в глубине леса кукушка. На сучке посвистывала желна, крутила красной головкой. Вокруг теснились величавые сопки в дебрях леса. В неведомых падях и распадках светлыми голосами разговаривали прозрачные, как воздух, ручьи, бегом неслись в речку. Пахло горевшими еловыми лапами. Тревожно носился над розовыми омутами кулик. Нежно распевала пеночка.