Бабло отбирать у людей!

– А также нанимать бл...дей!
– продолжил рифму Сатана.
– Володя! Достань что-нибудь «из широких штанин дубликатом бесценного груза» и покажи насмешникам!

– Эй вы, инвалиды умственного труда, не завидуйте мне! Бесполезно. «Я сумел научиться не писать обыкновенных стихов… И вообще, кто хочет получить бесплатно в морду, выстраивайтесь в очередь в фойе!»

– «Маяковский, каким местом Вы думаете, что Вы поэт революции?»

– «Местом, диаметрально противоположным тому, где зародился этот вопрос».

– «Маяковский! Ваши стихи не греют, не волнуют, не заражают!»

– «Мои стихи не печка, не море и не чума!»

– «Маяковский, Вы считаете себя пролетарским поэтом, коллективистом, а всюду пишите: я, я, я...»

– «А как Вы думаете, Николай Второй был коллективистом? А он всегда писал: «Мы, Николай Вторый...» И нельзя везде во всем говорить «мы». А если Вы, допустим, начнете объясняться в любви к девушке, что же, вы так и скажете: «Мы вас любим»? Она же спросит: «А сколько вас?»

– А что там Вы накарябали про поэтессу Веру Инбер?

– «Ах, у Инбер,

Ах, у Инбер

Что за глазки, что за лоб!

Все смотрел бы, все смотрел бы

На нее б!»

– А по поводу нецензурных надписей на Доме-музее Герцена?

«Хер цена

Дому Герцена».

Заборные надписи плоски.

С этой — согласен.

В. Маяковский».

Дьявол, как всегда, решил подгадить великому поэту:

– Володя, расскажи лучше про своих любимых женщин!

Маяковскому стало плохо. Любовниц у него было немало, но настоящую страсть он питал к двум. Обе оказались его недостойны...

Лиля Брик расценивала нормальную семью как мещанство. «Вы представляете, - говорила она, - Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности!», имея в виду их брак на троих: Лиля и Осип Брики и Маяковский.

Любила ли она поэта? Наверное, да, но очень непродолжительное время. «Какая разница между Володей и извозчиком?
– спрашивала она своих подруг.
– Один управляет лошадью, другой — рифмой». Переживания гения мало трогали ее, но она видела их «пользу»: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи».

Самоубийствоо поэта восприняла эта дамочка с искренним удивлением, огорчением, но без трагизма. После похорон у Бриков пили чай, шутили, говорили о разных разностях...

Лиля забыла его, как и всех своих поклонников. Восьмидесятилетней старухой она завершила свою жизнь в одном из европейских отелей — покончила с собой из-за несчастной любви... Какая гримаса истории!

Ничуть не лучше была Вероника Полонская — последняя любовь поэта. В то роковое утро 14-го апреля 1930 года Маяковский просил ее стать его женой, остаться с ним, начать новую и счастливую жизнь... Но она, ссылаясь на то, что опаздывает на репетицию, ушла, в очередной раз пообещав, что все решится вечером... Не пройдя и нескольких шагов от его двери, услышала звук выстрела. Вернулась — уже к умирающему — и через несколько минут... побежала на репетицию. «Простите, - оправдывалась она перед режиссером.
– Только что застрелился Маяковский. Я прямо оттуда». И... осталась репетировать.

Через месяц Вероника вышла замуж — за театрального рабочего...

Друзья проявили себя столь же изменчивыми и жестокосердными, как любовницы...

За два месяца до его кончины поэт Кирсанов, бывший друг, написал о Маяковском: «Пемзой грызть, бензином кисть облить, чтобы все его рукопожатья со своей ладони соскоблить!» 17-го апреля, в день похорон, он со слезами на глазах на траурном митинге читал с балкона «Во весь голос». Председательствовал в похоронной комиссии Артемий Халатов, за десять дней до смерти приказавший вырвать портрет Маяковского из всего тиража журнала «Печать и революция»...

В 1925 году гениальный поэт завершил одно из стихотворений такими строками:

«Я хочу быть понят моей страной,

а не буду понят — что ж?!

По родной стране

пройду стороной,

Как проходит косой дождь».

– Пророческие вирши, - пожевал козлиными губами хозяин инферно.
– Они относятся не только к тебе, но и ко всем советским деятелям литературы и искусства. Целый пласт российской культуры, созданный за 70 лет, канул в небытие... Чем не новая Атлантида!

Замечание Люцифера было настольоко серьезным, что хулители Маяковского притихли...

– Ладно, фиг с тобой. Давайте под Блоком поиздеваемся:

«Стоит буржуй, как пес голодный,

Стоит безмолвный, как вопрос.

И старый мир, как пес безродный,

Стоит за ним, поджавши хвост».

Ельцин, в твое время так предприниматель себя вел при вызове в налоговую инспекцию или при встрече с твоим чиновником.

– «Я задыхаюсь... Мы задохнемся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу», - прошептал Блок свои предсмертные слова...