22 февраля 1917 года Его императорское величество в последний раз уезжал из Царского, будучи еще носителем сего титула. И в последний раз в поезде он нашел традиционное письмо супруги. Зачитайте, государыня!

«Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой я отпустила тебя одного без нашего милого Бэби. Какое ужасное время мы теперь переживаем! Еще тяжелее переносить его в разлуке — нельзя приласкать тебя, когда ты выглядишь таким усталым, измученным; Бог послал тебе воистину страшный тяжелый крест...

Только, дорогой, будь тверд, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту. Дай им теперь почувствовать кулак. Они сами просят об этом — сколь многие мне недавно говорили: «нам нужен кнут!» Это странно, но такова славянская натура... Они должны научиться бояться тебя. Любви одной мало. Ребенок, обожающий отца, все же должен бояться разгневать его... Крепко обнимаю и прижимаю твою усталую голову. Ах одиночество грядущих ночей... Чувствуй мои руки, обвивающие тебя, мои губы, нежно прижатые к твоим. Вечно вместе, всегда неразлучны».

Русским нужны только кулак и кнут. Так что царица права, - сделал многозначительную мину на козлиной морде бес №1.
– Царизм есть сама Россия. Россию основали цари. И самые жестокие, самые безжалостные были лучшими. Ты, Борис, этого не понял!

Я не хотел крови. И не желал повторить судьбы Ивана Грозного, Петра Великого и Сталина. Их люто ненавидели миллионы при их жизни...

А тебя не только ненавидели - вдобавок еще и презирали!
– фыркнул Дьявол.

Ну, мы сейчас исследуем не Бориса Второго, а Николая Второго!
– повернул поток речи в нужное ему русло Фрейд.
– Кто еще хочет дополнить психологический портрет моего августейшего пациента? Премьер-министр Великобритании, господин Уинстон Черчилль? Прошу!

«Он не был ни великим полководцем, ни великим монархом. Он был только верным, простым человеком средних способностей, доброжелательного характера, опиравшимся в своей жизни на веру и Бога».

Как Вы правы, мистер Черчилль! — прослезился Николай.
– Бог олицетворяет для меня Высшую Правду, знание которой только и делает жизнь истинной, в чем я уверился еще в юности... Вера наполняла жизнь мою глубоким содержанием, помогала переживать многочисленные невзгоды, а все житейское часто приобретало для меня характер малозначительных эпизодов, не задевавших глубоко душу. Вера освобождала от внешнего гнета, от рабства земных обстоятельств.

Высказался еще один свидетель - протопресвитер армии Г.И. Щавельский:

«Государь принадлежал к числу тех счастливых натур, которые веруют, не мудрствуя и не увлекаясь, без экзальтации, как и без сомнения. Религия давала ему то, что он более всего искал — успокоение. И он дорожил этим и пользовался религией, как чудодейственным бальзамом, который подкрепляет душу в трудные минуты и всегда будит в ней светлые надежды».

Еще одним качеством — продолжил психоаналитик, - в какой-то мере врожденным, а в значительной степени благоприобретенным и развитым под влиянием окружающих и его собственными усилиями, была пресловутая «обольстительность», столь свойственная Романовым, особенно мужчинам.

«Император Николай II, - засвидетельствовал русский историк-эмигрант С.С. Ольденбург, - обладал совершенно исключительным личным обаянием... В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, он умел обворожить своих собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу».

«Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием. Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели... император Николай II", - дополнил граф Витте.
– Я утверждал это даже в ту пору, когда, по существу, являлся личным врагом государя.

А еще он был фаталистом и пессимистом, - Фред снабжал августейший портрет все новыми мазками.

Вынужден с Вами согласиться, - не стал спорить царь.
– Беда в том, что я появился на свет в день святого праведника великомученика Иова, предание о котором сильно напоминает жизнь мою...

Иову довелось безропотно пройти все испытания — он потерял все, что нажил, и был свидетелем гибели всех своих детей. То же самое было написано на роду и мне, тоже родившемуся 6 мая. И когда в день моего рождения я читал в Библии «Книгу Иова», то не раз бросались в глаза мне такие строки из IV главы ее: «Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? Нет мне мира, нет покоя, нет отрады, постигло несчастье».

В какой-то мере это обстоятельство сделало меня фаталистом, убежденным, что моя судьба предопределена самим временем моего появления на свет.

Мне государь говорил нечто подобное, - вспомнил премьер-министр Столыпин.
– Я возразил:

«Славу Богу, царствование Вашего величества завершится со славой, так как Иов, претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением Божьим и благополучием». Однако император меня опроверг!

«Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие. У меня в этом глубокая уверенность. Я обречен на страшные испытания, но я не получу моей награды здесь, на земле... Сколько раз я применял к себе слова Иова: «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня. Чего я боялся, то и пришло ко мне». – И ведь я оказался прав, Петр Аркадьевич!
– грустно улыбнулась царская душа.