– Ты к кому взываешь?!
– опять запрыгал от восторга владыка инферно.
– Знаешь, каких автоматных рож воспитал за короткое время наш, вернее, ваш главшпан? Гитлер, смотри, не умри от зависти! Один журналист задал примерно такие же вопросы, что и ты, Кондратьев, тем самым офицерам-танкистам. Какова же реакция? Может, у кого дрогнул голос или руки заерзали? Хрен тебе! Спокойно, уверенно, как о сданной на «отлично» стрельбе по мишеням, отчитались о количестве произведенных залпов. «Но ведь там были женщины, дети, обслуживающий персонал».
– «А нечего им там было делать!
– с бодрой улыбкой ответил вояка.
– Моя вот жена дома сидела».

– Солдат и офицер не имеют выбора: обязаны выполнить приказ!
– заявил Гитлер.

Тут же донесся ехидный голос из Зоны творческих душ:

– Правильно, Гитлерюга!

«А если что не так — не наше дело,

Как говорится, Родина велела.

Как славно быть ни в чем не виноватым,

Совсем простым солдатом...»

Кондратьев лишь презрительно пожал фантомными плечами:

– В 1905 году инженер-поручик русской армии Дмитрий Карбышев наотрез отказался выполнять преступный, по его мнению, приказ о расправе над взволновавшимися воинскими частями и не повел свою роту усмирять их. А на суде, обвиненный в том, что опозорил офицерскую честь, бросил судьям в лицо: «Не я, а те, кто заставляет войска стрелять в безоружных людей, пороть крестьян в селах, убивать рабочих в городах, позорят честь офицера». Уволенный со службы и вынужденный пробавляться случайными заработками, он не склонил головы. Как не склонил ее и сорок лет спустя — уже будучи генералом Красной Армии — перед фашистами в концлагере Маутхаузен, подвергнутый страшным пыткам и заживо замороженный...

К дискуссии неожиданно подключились сидельцы других зон:

– «Боже! Войска стреляют в толпы безоружного народа! И какие войска — русская гвардия, полки, созданные еще Петром Великим! Какое дьявольское наваждение поразило правителей России!» Так воскликнул я, генерал Брусилов, узнав о расстреле рабочих 9 января 1905 года у Зимнего дворца. Я всегда твердо отстаивал свою линию: «Армия должна воевать против внешнего врага, а не против рабочих и крестьян. Гвардейские части под моим командованием не участвовали в подавлении забастовок и крестьянских волнений...»

– Я, майор американских ВВС Клод Изерли, участник атомной бомбардировки Хиросимы в августе 1945-го, не вынес угрызений совести и попал в психиатрическую лечебницу. А потом стал активнейшим борцом против опасности новой войны!

Кондратьев потупил призрачную голову:

– Никто из обстреливавших российский Верховный Совет в октябре 1993-го и организовавших этот варварский обстрел, с ума не сошел, в монастырь замаливать тяжкий грех не удалился. К несчастью, порядочных офицеров и генералов в ельцинскую эпоху оказалось куда меньше, чем лизоблюдов в погонах!

Сразу после октябрьских событий в Генштабе начали составлять списки на поощрение его работников - «для поднятия духа»: досрочное присвоение званий, повышение в должностях, ценные подарки. За то, что 4 октября эти существа (людьми их назвать язык не поворачивается!) находились на своих служебных местах и героически смотрели, как армия расстреливала свой народ. Лишь несколько офицеров потребовали вычеркнуть себя из поощрительных реестров. Устыдились. А вот милицейский, генерал армии Ерин, когда его спросили, не стыдно ли ему носить звезду Героя России, вызывающе ответил: «Надеюсь, я не доживу до времени, когда будут интересоваться, какое у меня белье».

Ни в одной из газет никто из непосредственных расстрельщиков и главных виновников, организаторов массового убийства не сказал покаянного слова. Суд над ними еще впереди. Как и над тобой, Ельцин!

– В глубине своих душ, ныне обитающих в моих застенках, эти люди себя уже осудили еще на земле. Почему, ты думаешь, и Борис, и его автоматные рожи спились? Это — один из признаков пробудившегося раскаянья, в котором никто не сумел открыто признаться, - сделал вывод падший херувим.
– А вообще-то, Николаич, тебе пора встретиться с тутошними отрицалами — они ведь тоже тебя заказали...

… На одной из тогда еще ленинградских площадей митинг был в самом разгаре. С трибуны витийствовал высокий человек с длинными ногами, смахивающий на цаплю, - с виду вполне респектабельный, если бы не вороватый взгляд странно посаженных глаз. С мегафоном в руках оратор, подхихикивая и шмыгая красным на ветру носом, убеждал всех активно включиться и помочь ему одолеть его конкурентов в предвыборной схватке. Подобная форма агитации за самого себя была в то время сногсшибательной новацией, однако особого энтузиазма у собравшихся явно не вызывала. Речь перемешалась фразой — рефреном: «Скажу всем как профессор права...»

Вдолбив в головы уже осоловевшей публики, что является именно профессором, а не рабочим, демосфен сообщил, что добился в жизни чего хотел: заведует кафедрой в университете, вполне счастлив и благополучен. И вот теперь поставил пред собой задачу сделать всех такими же счастливыми, как и сам. Вот единственная причина, заставившая его выставить свою кандидатуру в Верховный Совет.

– Это мы в предвыборные воспоминания Собчака, моего смотрящего по Питеру, попали, - известил Трехпалый философа.
– Как складно брешет, сука! Обиженке под шкурку лезет (входит в доверие к избирателям с корыстными целями). Сам же позднее признался в своей книге «Хождение во власть», что основным мотивом, толкнувшим профессора в депутаты, стала недорогая бутылка коньяка, на которую он поспорил со случайно встреченным в университетском коридоре партфункционером!