Кружат по равнине, огнем залитой,

Нагие березы срываются с мест

И мечутся, как привиденья, окрест,

И ветер гудит средь бугров и яруг, —

Не пахнет ли здесь чертовщиной вокруг?

То роща катится в овраг кувырком,

То вдруг погрозится бугор кулаком,

То речка студеною саблей блеснет,

Дорогу, как молния, перечеркнет.

Равнина то вкривь повернется, то вкось,

А может, им сбиться с пути довелось?

Двухверстку! Скорее! Дорога верна —

Она пролегла до Москвы, как струна,

Сквозь дымы пожаров, сквозь стоны и плач.

И в собственном танке проносится вскачь

Приказ, заключенный в сургучный пакет,

За ним бутафория едет вослед.

Мундиры, шинели по рангам лежат.

«Когда ж долгожданный московский парад?

Когда на бортах заблистают кресты?»

И череп, к биноклю прильнув, с высоты

Округу в глазницы вбирает до дна,

Но нет, ниоткуда Москва не видна.

Лишь ветер да вьюга до края земли...

Урочные сроки пришли и прошли...

От злобы уж лопается барабан.

Соскучившись, тянутся в тусклый туман

Тромбоны, висящие вниз головой,

Но ветер вбивает им кляп снеговой.

«Где хриплые марши разбойничьих орд,

Ворвавшихся с воем на площадь Конкорд?

Что медлят секиры в руках палачей,

Казнивших в застенках варшавских ночей?

Где пламя, бурлившее по площадям,

Сжиравшее храмы твои, Роттердам?»

«Ты, череп, видать, заплутал средь дорог,

Могилу ты ищешь? К ней путь недалек!

Тебе ее рыли гвардейским мечом

На Волоколамском шоссе ледяном, —

Увенчаны блеском полуночных звезд,

Кремлевские башни вступают на пост».

Перевод Р. Морана

3

Гвардейцы, воители русской земли,

Дозором в траншее глухой залегли.

Их шлемы подобны стальным куполам,

Шинели — туман по осенним полям,

Их лица обветрены гневом. В те дни

Неделями не отдыхали они.

В баклагах водица, буханка в мешке —

Едят, полулежа на волглом песке,

Вот с воблы сдирают шершавую медь,

Вкусна, хоть совсем незатейлива снедь.

Недавно они разгромили отряд,

Сердца еще пламенем боя горят.

По вкусу краюха ржаная, когда

Прервалась на миг боевая страда.

Врагов было больше в семь раз. Но в семь раз

Сильней был суровый гвардейский наказ.

А сердце не знало в железной груди,

Что самое грозное ждет впереди.

И вспомнил один Казахстана простор,

Там солнце еще горячо до сих пор.

Другой по Кавказу украдкой вздохнул:

«Заждался ты гостя, родимый аул!»

Но сыщется разве роднее очаг,

Чем этот окоп средь лесов и бочаг?

Украинец, русский, казах и узбек, —

Но спаяна боем судьба их навек.

За кровь белоруса отплатит грузин,

За кровь украинца — Киргизии сын.