Шрифт:
— Ты ходил в церковь? — спросила Шеннон.
— Без особого удовольствия. — Он был счастлив, что она опять с ним разговаривает. — Я не мог сидеть смирно. И потом, священник не радовался прихожанину, который приносил с собой коробку «лего», чтобы было чем заняться во время службы.
— «Лего»? — Шеннон улыбнулась. — Правда?
— Каждое воскресенье. Я бы принес еще и пугач, но няня отняла его.
— Пожалуйста, не рассказывай об этом Колби. — Она легонько толкнула Тони локтем и вдруг, словно устыдившись того, что сделала, пошла быстрее.
Ну нет, он не сдастся так быстро.
— Правда, няня так и не нашла мой ножик.
От удивления молодая женщина открыла рот:
— Ты приносил ножик в церковь?
— Я вырезал на скамье свои инициалы. Хочешь, посмотрим, целы ли они?
Шеннон взглянула на церковь и покачала головой:
— К чему бы это? Серфинг, рассказы о «лего»?
К чему? Тони не задумывался, просто действовал интуитивно.
Но что бы он ни говорил, как бы далеко ни бежал от этого места, в его жилах текла кровь семьи Медина. Он мог сменить имя, начать жизнь сначала, но всегда оставался Антонио Мединой. А Шеннон неоднократно объясняла ему, что ее такая жизнь не устраивает. И Тони наконец услышал ее.
Несколько часов спустя Шеннон исследовала огромный холодильник в поисках чего-нибудь вкусного. Стакана теплого молока в качестве позднего ужина оказалось недостаточно.
Некоторое время она колебалась между трюфелями с коньяком и пирожными с карамельной глазурью, потом взяла понемногу того и другого и села за стол.
В просторной кухне стояла тишина. Шеннон хотелось спать, но она не могла успокоиться и пребывала в дурном настроении. А во всем виноват Тони с его забавными историями и сексуальными порывами в воде, который вдруг взял и оставил ее одну. Шеннон откусила кусочек пропитанного коньяком трюфеля. Потрясающе. Она вздохнула и откинулась на спинку стула.
Тони держался на расстоянии с тех самых пор, как они вернулись после катания на серфах. Когда он рассказывал о своей сестре и даже о «лего», она надеялась, что они становятся ближе, и вдруг — трах! — за обедом Тони превратился в безукоризненно вежливого, но холодного хозяина.
Она не смогла съесть ни кусочка.
И вот теперь она проголодалась.
Шеннон положила в рот кусочек пирожного, хотя подозревала, что ее голод следует утолять не кондитерскими изделиями.
Начав встречаться с Тони, Шеннон осознанно пошла на небольшой риск, потому что ее тянуло к нему. К тому же она очень долго была без мужчины. Кто мог предположить, во что это выльется?
— А, черт!
От восклицания Тони она подскочила на стуле.
Он стоял в дверях и внимательно изучал Шеннон. На нем были джинсы и наполовину расстегнутая рубашка, которую он, похоже, натянул впопыхах.
Прохладное тесто растаяло во рту. Все чувства Шеннон обострились. А сердце смутилось и заныло. Голубой пеньюар закрывал ее от шеи до ступней, но шифон и кружево странно щекотали кожу, а дополнявшие ночной наряд мягкие туфельки, которые она сочла простыми и удобными, вдруг стали забавными и сексуальными.
Ее руки задрожали.
— Не сердись, — попросила молодая женщина. — Я наслаждаюсь ночной трапезой. Настоятельно рекомендую попробовать пирожные, которые стоят в правом углу холодильника.
Тони постоял в дверях, будто решал, как ему поступить, потом прошел к холодильнику, не прикоснувшись к Шеннон.
— Я думал о чем-то более солидном. О сэндвиче, например.
— Принцу дозволено самому делать себе сэндвичи?
— А кто может мне запретить? — Он достал из холодильника мясо, салат, сыр и масло.
— Хороший выбор. — Шеннон отправила в рот еще кусочек пирожного. — Надеюсь, повар не будет ругаться, что я тут хозяйничала. Если честно, я воспользовалась плитой — готовила поздний ужин для Колби. Он проснулся и попросил есть.
Тони поинтересовался:
— С ним все в порядке?
— Немного заскучал по дому. — Перед ней предстал Тони, которого она помнила. Парень, который ходил в джинсах, с растрепанными волосами… Шеннон безумно нравились его непослушные волосы.
— Неужели? — удивился он.
— Пожалуйста, пойми меня правильно, — заторопилась она. — Я очень благодарна няням. Они стараются развлечь Колби. Но иногда ребенку нужно что-то родное, домашнее.
— Я понимаю.
Его сэндвичи горкой возвышались на тарелке. Он сел — напротив нее, а не рядом, как обычно.
— Конечно, понимаешь. — Шеннон сжала руки, чтобы не дотронуться до него. — В кухне я все положила на место, туда, откуда взяла. Как думаешь, повар расстроится?
— Вероятно, он больше расстроится из-за того, что ты называешь его поваром, а не кулинаром.