— Хорошо, кулинар. Еще одно различие между твоим миром и моим.

Тони вытер рот батистовой салфеткой и бросил ее на колени.

— Ты жила в мире крупных финансистов, когда была замужем.

Грязные деньги ее супруга…

Шеннон отодвинула тарелку с пирожными. Ее затошнило при мысли о том, что пресса воскресила тот скандал.

Она всегда старалась не привлекать к себе внимания. Но как теперь сложится ее жизнь? Даже если удастся восстановить бумаги, дающие ей право преподавать, кто захочет взять на работу покрытую позором любовницу Антонио Медины, которая к тому же когда-то была замужем за мошенником?

Тони считает своим долгом заботиться о ней, пока шумиха в прессе не уляжется, но Шеннон не хотела стать для него обузой. Да, они встречались. Да, занимались любовью. Однако их отношения были поверхностными.

Он так и не понял, что она собой представляет на самом деле.

— Я не выросла в мире Нолана. Мой отец был преподавателем естествознания и физкультуры в старших классах, мама работала в начальной школе. Мы не нуждались, но нас никак нельзя было назвать богачами. — Шеннон помолчала, задумавшись. — Но ты, наверное, и сам знаешь все это.

— Почему ты так думаешь? — спросил Тони, однако не стал ничего отрицать.

— Раз ты так беспокоишься о безопасности, о том, чтобы никто не узнал твоего настоящего имени, разумно будет предположить, что ты, или твои юристы, или кто-то из охраны собирает сведения о людях, с которыми ты имеешь дело.

— Это разумно.

— А ты — человек разумный.

— С тобой я не всегда действовал разумно.

— Ты был истинным джентльменом всю неделю, — заметила Шеннон.

Это был самый смелый намек на то, что она тосковала по его ласкам, мечтала чувствовать его губы на своем теле, знакомое возбуждение, наслаждение и отрешение, которые он ей дарил. Тони пожал плечами и занялся сэндвичем. А старинные часы тикали, отсчитывая время.

— Колби думает, что мы на отдыхе, — сообщила она.

— Это хорошо. — Тони прожевал кусок сэндвича. — Пусть так думает и дальше.

— Замечательно, что ты и твой отец не продемонстрировали ему натянутость ваших отношений.

— Ну, тебя нам обмануть не удалось. — Его красивое лицо оставалось непроницаемым.

— Я кое-что знаю о твоем прошлом. И потом, трудно не заметить, как мало вы разговариваете друг с другом. Твой отец — очень интересный человек.

Шеннон очень нравилось после обеда беседовать с королем и Элоизой о том, что происходит в мире, и о недавно прочитанных книгах.

Хотя Энрике Медина жил отшельником, он был в курсе всех последних новостей. Эти беседы помогли Шеннон понять, например, что он совсем не так немногословен со своей дочерью, как с Тони.

— А что ты приготовила для Колби? — неожиданно поинтересовался Тони.

Вопрос удивил ее, но если это поможет ему разговориться…

— Тосты. Он очень любит их есть, когда чем-нибудь расстроен. Колби нравится, когда я режу тосты на кусочки. Потом он сам может обмакнуть их в сироп. Самостоятельность и независимость значат очень много даже для трехлетнего ребенка.

Они много значат и для взрослых. Шеннон взяла свою тарелку, доела пирожное и дочиста облизала ложку.

Зрачки Тони расширились так, что радужная оболочка почти исчезла. Он смотрел на нее пристально, жадно. Тело Шеннон мгновенно отреагировало.

Она опустила ложку на тарелку:

— Тони, почему ты до сих пор не спишь?

— Я сова. Некоторые считают, что я страдаю бессонницей.

— Бессонницей? Я этого не знала. — Она мрачно улыбнулась. — Хотя как я могла это знать, если мы ни разу не провели вместе ночь? Давно это у тебя?

— Я всегда был таким. Мама испробовала все что можно, а потом разрешила мне не ложиться спать. И она готовила для меня ужин поздно вечером.

— Твоя мама, королева, готовила ужин?

— В ее жилах текла королевская кровь, но в Европе есть множество людей с голубой кровью и мизерными деньгами. Мама с детства училась основам ведения домашнего хозяйства. Она настаивала на том, чтобы и мы, ребятишки, забегали в кухню. Из соображений безопасности нам запрещалось появляться в очень многих местах, и ей хотелось, чтобы мы хотя бы научились сами готовить что-нибудь несложное.

— А что она тебе готовила?

— «Циклопа».

— Что?!

— Это такая яичница с хлебом. В середине ломтика делалось отверстие, и в него выливалось яйцо. Желток глядел как…

— Как циклоп. Моя мама называла это «Желтый глаз».

Воспоминание об обычном желтке неожиданно сблизило ее с Тони.

Он слегка улыбнулся:

— Слово «циклоп» нравится таким задиристым мальчишкам, как я.

К черту дистанцию! Не надо ждать, когда он сделает первый шаг. Шеннон коснулась его руки: