А директор музыкальной школы отложил вилку, и его глаза увлажнились.

– Браво! – воскликнул он, когда отзвучал последний аккорд. – Вольдемар, дорогой друг, Вы лучший гитарист из всех, кого я знаю. Наша музыкальная школа нуждается в таком таланте, как Вы!

Улыбка Сгущёнкина растянулась во весь рот.

– На полную ставку. Ну что, подумаете?

– Что тут думать! Согласен! – радостно воскликнул Сгущёнкин и полноправно влился в штат сотрудников музыкальной школы. А автобусную остановку назвали «Остановка имени графа Сгущёнкина», ну так, на всякий случай.

Подвиг совершён. Работа найдена (весь коллектив музыкальной школы, а особенно директор души не чаяли в Сгущёнкине). Дети Ирины его обожают, а малыши Анатолий и Вероника, как маленькие амурчики, воркуют, хитро поглядывая на родителей. Сгущёнкин понимал – время пришло. Он готов к семейной жизни.

… В этот вечер он особенно затянул с чаем. Ирина уже устала изображать внимательного слушателя, но воспитание не позволяло ей прервать гостя.

К тому же сахар заканчивался, а Ирина свято верила, что именно сахар усыпляет неугомонного Сгущёнкина.

– Ирина, – Сгущёнкин решительно отставил чашку с густым от обилия сахара чаем. – Ирочка, Иринушка, – Сгущёнкин придвинулся и взял Иринину ручку в свою. Нежные пальчики пианистки дрогнули. Ира, смутившись, убрала руку.

В коридоре романтично покляцкивал шпателем Шалтай: решил отремонтировать дверной проём в детскую.

– Между нами с первого взгляда проскочила искра. Я понял – мы родные души. Этот дом, – Вольдемар сделал широкий жест рукой, – может стать гнездом нашего счастья.

Сгущёнкин встал, с шумом отодвинув табурет. Шалтай в коридоре выронил инструмент. Сгущёнкин понимал: нужны решительные действия, но не мог остановиться, и перейти от слов к делу.

– Чувства! Без них жизнь теряет смысл, – декламировал Сгущёнкин, расхаживая вокруг стола, за которым, потирая виски от усталости и сонливости, сидела Ирина.

Сгущёнкин увлёкся собственной декламацией. На каждом смысловом обороте он набирал громкость. Ирина пыталась найти паузу в бурном потоке Сгущёнковского повествования, и отложить разговор до завтра, или поскорее перейти к сути.

Попытки оставались тщетными. В дверном проёме кухни собралось всё семейство: старшие потирали глаза, младшие откровенно зевали, а Артёмка, свернувшись калачиком на краю ковра, уснул. Позади детей высился Шалтай. В его левой руке морщилась припухшая от сна Вероника, а в правой позёвывал Толя. Сгущёнкин всё больше и больше распалялся. Бурная фантазия, подкреплённая накалом чувств, рождала всё новые и новые идеи, затягивая Сгущёнкина в омут мечтаний. И пока Вольдемар тратил время на грёзы, реальность простаивала и мстительно тянула его, выражаясь аллегорически, на дно Марианской впадины.

– Наша семья будет самой счастливой. Во время отпуска мы будем гастролировать. Бродячий оркестр Сгущёнкиных! А к пенсии переедем на Чёрноморское побережье. Я буду вырезать табуретки, а ты играть на скрипке. Я люблю тебя. Что скажешь, Ирина?

С этими словами Сгущёнкин набросился на Ирину с поцелуями, страстно причмокивая.

Она мягко отстранилась, ограждаясь руками.

– Прости, Вольдемар, – тихо, но уверенно сказала она, собралась с духом, и сделала то, что, наверное ей одной на нашей круглой планете было под силу: она отказала Сгущёнкину так, что его самооценка резко взлетела вверх, и вместо оскорблённости он почувствовал прилив радости. Это был первый раз в богатой биографии Сгущёнкина, когда отказ его воодушевил. Затем Ирина поднялась, взяла с рук Шалтая Толечку, вручила Сгущёнкину и произнесла пламенную речь на тему: «Светлый путь ждёт юного героя». Здесь она описала будущее Сгущёнкина, то счастливое будущее, которого он достоин, и ту искренне любящую его женщину, которой он достоин. И Сгущёнкин вдруг чётко и ясно увидел будущее, к которому стоит стремиться и за которое стоит побороться.

Сгущёнкин так окрылился, что готов был в тот же час, среди беспросветной ночи, броситься на поиски своего пути. Его, летящим к победе, подхватил Шалтай и отнес в кровать. Сгущёнкин провалился в сладкий сон. Ирина с облегчением вздохнула.

А на заднем дворе раздался душераздирающий вой: бывший муж Ирины тайком пробрался к своей многолетней страсти, – «Запорожцу», с таким усердием оберегаемому от детей, и обнаружил его опороченным: с вывернутыми наружу внутренностями и настежь распахнутым капотом.

Утром следующего дня Сгущёнкин чаливал от берегов Ирининого дома. Он ствовал небывалый прилив сил. И вера Ирины в него вдохновляла.

Машина загружена, Толик, пристёгнутый на пассажирском сидении, с унынием смотрит в окно детской. Где-то там, за белой тюлью, скрывается малышка Вероника.

Шалтай в полной боевой готовности сидит за рулём. Он конечно не понял причин срочной эвакуации. И путаные объяснения Сгущёнкина о том, что пора проложить свой путь и наладить энергию жизни, – не делали ситуацию яснее.