Соколов согласно кивнул:

— Именно так, нельзя подставлять. Вот я и не подставляю. Просто ударить надо первым — сильно, точно, своевременно, пока этого не успел сделать противник.

— Вы назвали необходимые условия всякой революции, батенька! — рассмеялся Ленин. — Сильно, своевременно, точно нанести удар. — Он указал рукой на место возле стола, быстро заговорил, хитро поглядывая на гостя темными, умными глазами: — Милости прошу, усаживайтесь! Может, все-таки рюмку-другую водки выпьете? Нет? Жаль, право. А я теперь на пиво перешел — прекрасный, полезный напиток. Только местное пиво неважное.

Голос подала Крупская, помогавшая служанке:

— Болотом пахнет!

— В России пиво, думаю, гораздо лучше! — согласился Соколов. — Какие прекрасные сорта — «Двойное золотое», «Хамовническое», «Трехгорное», «Богемское», «Царское», «Столовое» и «Черное бархатное» в зеленых бутылках, «Кабинетное» в оранжевых.

Ленин, видимо большой знаток этого вопроса, подхватил:

— Мне товарищи привозили из Москвы два ящика «Шабаловского» пива. Ах, изумительный, тонкий вкус! Не зря Толстой, усадьба которого в непосредственной близости с Хамовническим пивзаводом, носился с идеей: с помощью этого напитка — хе-хе! — перевести пьянство в России. Нет, наивные мечтания! Водку русские дураки как хлестали, так и будут хлестать.

За стол уселись вчетвером. Немка меняла блюда.

Ленин пил пиво, закусывал сыром, копчеными колбасками и с любопытством поглядывал на Соколова, сидевшего напротив. Он расспрашивал:

— Вы, граф, понимаю, из России недавно? Что там происходит? — Потер рукой лоб.

— Экономика на подъеме, да социальная обстановка вновь начинает накаляться.

— Это, батенька, только начало, — Ленин начал впадать в патетику. — Революция, отступив на время, снова копит силу!

— Чтобы развязать кровавую гражданскую войну?

Ленин с наслаждением хлебнул янтарного пива из запотевшей кружки, быстро ответил:

— Гм-гм! Наивно пытаться угадать точные формы будущей революции. Ясно одно: Дума не может решать судьбы народной свободы. Но гораздо важней понять: революция в России неизбежна. Верхи не могут, а низы больше не желают жить по-старому. — Ленину очень нравилась эта фраза, которую он когда-то услыхал на одной из партийных конференций и теперь, выдавая за свою, любил повторять при каждом удобном случае. Ильич любил поспорить, с легкостью опровергая своих малограмотных товарищей по партии. Он вопросительно взглянул на гостя: — Вы, господин Соколов, со мной не согласны?

— Я, Владимир Ильич, и не могу с вами согласиться в силу своей нынешней службы, — дипломатично отвечал сыщик.

— И напрасно! — картаво крикнул Ленин, все более впадая в полемический задор. — Как река в половодье сносит мосты и запруды, так непосредственно революционное движение самых широких масс трудящихся сломает старые законы, уничтожит органы угнетения.

Соколов понимал, что нельзя сразу соглашаться с Лениным. Он осторожно возразил:

— Разумно ли уничтожать старые, проверенные временем законы? Прежде чем ломать старый дом, следует построить новый. В противном случае можно остаться под открытым небом. А пока что надо честно работать каждому на своем поприще. Так, Владимир Ильич?

Ленин остолбенело посмотрел на Соколова. Возможно, такая мысль еще ни разу не приходила ему в голову. Он ни дня за свои сорок три года не трудился, если не считать самые молодые годы, когда он для проформы состоял в адвокатской коллегии. Впрочем, тут славы себе он не снискал. Ленин был весь нацелен на заговоры, на террор и экспроприации, на демонстрации и агитацию. И нормальную трудовую жизнь считал чем-то бессмысленным и глупым, уделом плебса.

Надгробные памятники

Отставив кружку с пивом, тоном пастора, проповедующего слово Божие, уверенный, что его мысли драгоценны и неоспоримы, Ленин выбил пальчиками по крышке стола частую дробь и назидательно произнес:

— Старые формы правления прогнили насквозь! Вы, милостивый государь, — представитель правящей буржуазной верхушки. И я вам говорю: буржуазная ложь путем всяческих обманов и уступок пытается затмить революционное сознание народа. В настоящее время прогрессивная часть трудящихся все более проникается революционными, передовыми идеями.

Соколов усмехнулся:

— Владимир Ильич, вам непременно хочется, чтобы все прониклись вашими убеждениями?

— А почему бы нет? Многие представители буржуазных классов поняли неизбежность пролетарской революции и активно помогают нам…

— Деньгами? Как Савва Морозов или Максим Горький?

— Именно так, батенька! Теория революции — наша, а деньги на ее практическое устроение, гм-гм, — ваши. Ни одна революция без денег не делается, как не делаются дети без известного акта. И в новой России мы поставим памятники тем, кто помогал свергать самодержавие.

— Памятники на могилах? — съязвил Соколов.

Ленин сделал вид, что не заметил иронию. Он вновь прощупал Соколова внимательным косящим взглядом.

— Вы, граф, человек ума обширного. И вы должны понять очевидное: русский царизм обречен. И чем быстрее он рухнет, тем лучше.