Как и намечалось, опросили всех местных дворников и городовых, просмотрели домовые книги. Поиски вели и в Петербурге. След девицы Елизаветы Блюм обнаружен не был.

С момента ее бегства прошло трое суток.

Соколов вновь пришел к начальнику охранки, убеждал:

— Нельзя снимать наблюдение!

Мартынов резонно говорил:

— Морозы стоят ужасные, с порывами ветра. Женщины почти полностью укутывают лица в меха и шали. Как узнать среди тысяч москвичек нашу Блюм?

Соколов мрачно шутил:

— По родинке над лобком.

— Только и остается! У меня двое филеров обморозились, одному в больнице Боткина отняли полступни. Извините, полковник, сегодня в двенадцать дня наблюдение снимаем.

Соколов, усевшись в кресло, поиграл носками штиблет и с печалью произнес:

— Да, командир, на сей раз ты слово свое твердо держишь. Сдержи и другое обещание, которое мне прежде дал. — Проникновенно заглянул в глаза: — Александр Павлович, мне пора приспела ехать в Краков. В субботу встречаюсь в боксерском поединке с Ежи Штамом. Позволь со службы на три дня отлучиться?

Мартынов понял — спорить бесполезно. Но ему хотелось еще многое обсудить с гением сыска. Он пошел на хитрость, пригласил:

— Ну что, Аполлинарий Николаевич, нынче по старой памяти соберемся в Охотном ряду в трактире Егорова? Хорошо пообедаем…

— Извини, дорогой начальник! Я тороплюсь. Мне пора на тренировку в атлетический клуб «Санитас».

— Как же, как же, газеты уже раструбили о твоем матче в Кракове. Приз какой-то фантастический — пять тысяч рублей. Это правда?

— Да, только с поправкой: если проиграю — заплачу, если выиграю — не возьму. Я прежде, как помнишь, был завзятым картежником. А теперь перестал баловаться.

— Почему? И какая связь с боксерским матчем?

— Не могу брать чужие деньги, жалко проигравшего.

Мартынов рассмеялся:

— Если бы не знал, что вы всегда говорите правду, — не поверил. Гений сыска, который преступников на костре коптил, голыми по морозу среди белого дня по Москве водил, в реке топил, жалеет проигравших соперников!

— Но так я поступаю только с отпетыми злодеями. — Помолчал, задумчиво добавил: — Я и преступников жалею, но только когда они в тюрьме сидят.

— Вся Москва с восторгом говорит о вашей щедрой манере — тюремным сидельцам на Пасху и Рождество приносить передачи: сотню-другую эклеров, апельсины и яблоки — коробками. Чувствительные дамы умиляются, а старушки за ваше здравие по церквам свечи ставят. Идете по стопам доктора Федора Гааза?

— Ну куда мне до этого тюремного «святого доктора», как его называли… Для доктора заключенные были как дети родные. Да и по своей службе он был ближе к ним. Удивительно! Доктор умер полвека назад, а цветы ему на Немецком кладбище по сей день на могилу кладут. Кто? Потомки тех, чью боль он разделил? А у меня главная задача — не пирожками убийц кормить, а выловить и обезвредить. — Сжал громадные кулачищи, потряс ими в воздухе. — Эх, такие сейчас горячие денечки, а тут вынужден на несколько дней отвлечься.

— Желаю вам, Аполлинарий Николаевич, тонкого чувства дистанции и, как всегда, сокрушительного удара! Вернетесь — вместе отметим победу.

Соколов отрицательно помотал головой:

— Нет, только после главной победы — разоблачения революционной банды, за которой гоняемся!

Мартынов обнял Соколова:

— Согласен, дорогой вы мой человек, Аполлинарий Николаевич!

— Но и вы без меня времени не теряйте: используйте осведомителей, усильте контроль на вокзалах…

— В Саратове уже сегодня за домом, названным Маслобоевым, установят наблюдение. Поздравляю с блестящим успехом!

Соколов отрицательно помотал головой:

— Про успехи можно будет говорить лишь тогда, когда поймаем Елизавету и тех, кто сжег прокурора. Впереди нас ждут испытания великие.

Гений сыска оказался прав: эти испытания оказались страшными.

Глава IV

КАПКАН ДЛЯ ЛЕНИНА

Горячий прием

Накануне прибытия Соколова в Краков газеты были полны самой разной восторженной чуши, забавно путали правду и небылицы. Приключения барона Мюнхгаузена казались сущими пустяками по сравнению с подвигами знаменитого сыщика.

Кончилось это тем, что на вокзальный перрон приперлась громадная толпа почитателей и почитательниц, а также местные члены «Атлетик-клуба». Заиграл военный оркестр, клубные господа подхватили Соколова на руки и понесли, понесли. Дамы швыряли букеты, норовя попасть в физиономию сыщику, а под небеса взлетало восторженное «ур-ра!».

Соколова донесли до авто. На привокзальной площади сыщик увидал громадный фанерный щит. На нем, словно на незатейливом лубке, аляповато были изображены две мясистые кровожадные фигуры в боксерских перчатках.