Шрифт:
Да и что такое прошлое? Для чего оно? Что оно значит?
– Знаешь, - вдруг сказал Рафаэль, - у моей тети перед смертью была болезнь Альцгеймера.
Я словно нечаянно подслушал разговор, который он вел сам с собой.
– Она хоть что-нибудь помнила?
– Нет, Зак, ей было шестьдесят четыре года, и она даже не помнила о том, что все еще живет.
– Это очень печально.
– Да, очень печально. Она как будто уже была мертва.
– Понимаю. Но, может быть, это нормально – начинать все забывать перед смертью?
– Ты планируешь вскоре умереть, Зак?
Я прекрасно понял, что он хотел этим сказать.
Может быть, я и правда был похож на его тетю? Мертвый, но все еще живой.
Глава 8 – Ночные монстры
1.
Иногда кровь в моих снах слишком реальна. Готов поклясться, что прошлой ночью я слышал пронесшийся в ночи – или в моей голове – голос брата, и он звучал совсем не как труба мистера Гарсии, нет, он больше походил на раскат грома. Была буря. Меня всего колотило, и, наверное, я закричал, потому что Рафаэль с Шарки спросили, в порядке ли я.
– Да, - выдавил я в ответ.
– Уверен?
– Судя по голосу Шарки, я его перепугал.
– Всего лишь еще один сон.
– Ты говорил с Сантьяго.
– Я не помню.
– Тяжело тебе даются ночи, приятель.
– Да уж. Мои сны медленно убивают меня.
– Зак, тебя убивает не то, что ты видишь во сне.
– Рафаэль все время говорит что-то подобное.
– Слушай, ну ты вечно какую-нибудь поебень выдаешь, - отозвался на это Шарки. Он за резким словцом в карман не лезет.
Мне нравится, когда они говорят друг с другом в темноте. Благодаря их голосам мне уже не кажется, что я один во всей вселенной.
– Нас убивает то, как мы живем. Подумай об этом, Шарки. Вот что действительно должно нас пугать.
– Где тебя учили думать, Рафаэль?
– рассмеялся Шарки.
Боже, как же я люблю их голоса. Они отгоняют ночь.
Я уснул, убаюканный их разговором.
Проснувшись, я чувствовал себя так, словно стою на краю чего-то – к примеру, берега океана, – прямо на том месте, где начинается вода и кончается пляж, но не могу заставить себя войти в воду, потому что боюсь утонуть. Я на самом деле никогда не умел плавать, и океан внушает мне страх. В голове бьется мысль, что в воде живет монстр. В воде, коей является моя память. И если я все вспомню, то что тогда случится со мной?
Сны теперь живут во мне. Я чувствую себя маленьким и жутко напуганным после того, как увидел картину Рафаэля, хоть и знаю, что он нарисовал на ней себя, а не меня. Это он тот мальчик, читающий монстру. Может быть, тем самым он подкармливает его. Знаете, подкармливает историями, чтобы тот не съел его самого. Это глупо, я понимаю, но для меня этот монстр – настоящий, и я знаю, что не сошел с ума, потому что для Рафаэля он тоже реален, а Рафаэль взрослый и умный, и не настолько в разладе с собой, как я. Да, он печалится, но его печаль естественна после того, что он пережил.
Я слишком много думаю. Адам говорит, что я всегда слишком много думаю, и что это не идет мне на пользу. Что я могу сказать? Я не знаю, как перестать думать.
2.
Еще одна вещь, которая меня напрягает и нервирует – это разговоры о дыхательной гимнастике. Постоянно и ото всюду слышу, какая эта гимнастика замечательная. Мне же она кажется какой-то стремной. Не хочу я ей заниматься.
И, конечно же, на одном из сеансов терапии – из тех, на которых мы дружелюбно общаемся, первое, что Адам говорит:
– Я хочу, чтобы ты начал заниматься с Сюзан дыхательной гимнастикой.
– Мне не нравится Сюзан.
– Это правда?
– Она ненастоящая.
– Разве?
– Да стопудово. Она – белая женщина, помешанная на эзотерической херне. Меня не привлекают такие люди.
– Тебя не привлекают белые женщины?
– Ты меня понял.
Адам посмотрел мне в глаза.
– Нет, не понял. Объясни мне.
– Ладно. Она настоящая, но не в том смысле, в каком я понимаю это слово.
Адам кивнул. Таким, «я-тебя-не-понимаю» кивком.
– Могу я тебе кое-что сказать?
Понятное дело, у него и на этот счет имелась теория. Поток его теорий остановить невозможно.
– Конечно.
– Дело в том, что ты не доверяешь Сюзан?
– Я думаю, что эта ваша гимнастика – полная хрень.
– Почему?
– Не нравится она мне.
– И она не нравится тебе, потому что?..
– Потому что это хрень.
– Хорошо.
Мне не понравилось, как он сказал это «хорошо».