– А ты хоть знаешь, что это такое, Зак?

– Мне и не нужно этого знать.

– Что ты знаешь о психологических травмах?

– Ничего.

Адам посмотрел на меня с иронией – не мне его винить, я отвечал ему тем же.

– Есть теория, по которой дыхательная гимнастика помогает телу освободиться от психологической травмы. Это я упрощаю, но…

– Я охуеть в каком восторге, - грубо оборвал я его.

Адам ничего не ответил, просто смотрел на меня. Ненавижу, когда он на меня так смотрит.

– Слушай, Адам, это классно, что ваша дыхательная гимнастика помогает Шарки и Рафаэлю, но я не они, я другой.

– Неизлечимо уникальный.

– Что-то в этом роде, - улыбнулся я. Мне совсем не нравился этот разговор.

– Ты говорил с Рафаэлем об этой гимнастике?
– Он знает, что помимо него я говорю на такие темы только с Рафаэлем. Знает, так зачем же спрашивает?

– Да, я говорил об этом с Рафаэлем.

– Ты думаешь, Рафаэль дурак?

– Ты прекрасно знаешь, чтоя думаю о Рафаэле и какк нему отношусь.
– Я начинал злиться.

– Как ты относишься к Рафаэлю?

– Мне он нравится.

– Когда ты говоришь, что он тебе нравится, то что имеешь в виду?

– То, что он мне нравится.

– Как друг? Брат? Отец?

На черта он завел об этом речь? Вот теперь я реально разозлился – меня здорово выносил весь этот разговор.

– Рафаэль – мой друг.

– Рафаэлю пятьдесят три, тебе – восемнадцать.

– И что?

– Ты можешь представить себе, как проводишь с ним свое свободное время?

– Зачем мне представлять, я и так это делаю.

– А делал бы это, если бы вы жили не тут, а просто в одном городе?

– Не знаю.
– Я взглянул на него, и мне не понравился его взгляд. Очень не понравился.
– Слушай, Адам, к чему ты клонишь?

– Я предполагаю, что ты, может быть, видишь в Рафаэле отца?

Я предполагаю. Как же Адам любит эту фразу. Она означает, что у него уже готова теория. Ну да, а я прямо горю желанием услышать все его теории.

– Да ты что.
– Я злобно уставился на него – меня выбешивал этот разговор.
– Ты вообще в себе?

– О чем ты, Зак?

– Ты знаешь, о чем я, не строй из себя идиота, Адам. Меня это бесит.

– Почему ты злишься?

– Потому что.

– Потому что, что? Ты смотришь на меня так, словно хочешь ударить.

– Я не бью людей.

– Я так и не думал, но ты сильно на меня разозлился.

– Да, я злюсь на тебя.
– Боже, как же у меня руки чешутся его ударить.

– Хочешь, я скажу тебе, что думаю об этом, Зак?

Я совершенно не хотел, чтобы он говорил мне, что думает об этом.

– Угу, валяй, - ответил я «иди ты на хуй» тоном, и мы обменялись насмешливыми улыбками.

– Хорошо, - сказал он.
– Вот что я предполагаю, Зак. Я предполагаю, что ты любишь Рафаэля и хочешь, чтобы он был твоим отцом.

Я некоторое время молчал, потом заметил:

– У меня есть отец.

Теперь уже замолчал Адам – надолго. Он думал и думал. И хотя я был страшно зол на него, я видел, что он никак не может собраться с мыслями и что-то надумать наконец. Не знаю, что его так смутило.

– Ты разговаривал со своим отцом после того, как попал сюда?

Я отрицательно покачал головой.

– Почему?
– прошептал он. Он очень осторожно подбирал слова, и это сбивало меня с толку.

– Не знаю, - ответил я.

И мы уставились друг на друга.

– Твой отец жив?
– спросил он. В его глазах читались доброта и теплота, и я не выдержал и отвернулся.

– Не знаю, - признался я. И начал плакать – не знаю, почему.

Адам молчал, давая мне выплакаться.

– Ладно, - сказал я.
– Я схожу. Схожу к Сюзан. Я сделаю это. Можем мы больше об этом не говорить?

Он улыбнулся. Боже, его улыбка переворачивала мне душу.

– Ты не обязан делать то, чего не хочешь.

– Я сказал, что схожу.

– И при этом ты злишься.

– Я не злюсь. Нет. Мне просто нужно покурить.

Снова улыбнувшись, Адам посмотрел на часы.

– У нас с тобой еще двадцать минут. Тебе что-нибудь снится?

– Да.
– Я с радостью уцепился за другую тему разговора. Только бы не говорить о дыхательной гимнастике, только бы не говорить о Рафаэле, только бы не говорить об отце.
– Да, я всегда вижу сны.