— Ситуация действительно чрезвычайная, и я призываю вас к спокойствию. Только что получено известие от группы захвата из Архангельска. Седунов убит. Его застрелили из охотничьего ружья.

— Кто? — Галдеж сразу стих.

— Мы не знаем. Это все. Разойдитесь!

Разошлись журналисты не сразу.

Большинство присутствовавших на пресс-конференции скопились в кафе неподалеку. Лизавета никогда не видела такого единения — в стройном ряду стаканов смешались кофе, коньяк и досада, что трбя считают идиотом.

Буфетчица, никогда не видевшая подобной толпы, притихла за стойкой. Горячился корреспондент «Обозревателя»:

— Я еще поверю в то, что этот их Седунов был на даче прокурора, хотя и это не факт. При современном развитии техники обнаружить где угодно какие угодно улики — не проблема. Мои отпечатки пальцев могли оказаться на даче прокурора с таким же успехом. Но эти гаврики, с их «местью» — Локитов не разрешил Седунову свидание с женой, а тот, видите ли, обиделся, пять лет таил злобу, разрабатывал страшный план и свершилось? И они нас кормят этой тухлятиной!

Лизавета немного понаслаждалась восстанием — все это действительно напоминало сходку гарибальдийцев, только вместо просторных плащей — джинсовые куртки, сваленные в углу, вместо навах и кремневых пистолетов — диктофоны и фотоаппараты. Шумно, весело и вполне бесполезно. Лизарета усвоила из Карнеги только один пункт — насчет того, что всякое совещание должно принять какое-то решение, а эту сходку с определенной натяжкой можно было бы назвать межотраслевым профессиональным совещанием, поэтому она дождалась паузы и вмешалась.

— Это все хорошо, они считают нас дураками, мы с этим не согласны. Что в этом случае можно предпринять?

— Как что! — немедленно откликнулся «Обозреватель». — У нас в руках четвертая власть, а ты уверяешь, что мы беспомощны.

— Все рассуждения о четвертой власти остаются рассуждениями, дымом, пока не сделано нечто конкретное. Нас здесь человек пятнадцать, — осторожно подсказала Лизавета.

— Да! И все мы готовы представить отчет об этой надувательской пресс-конференции.

— А ведь действительно, — вдруг очнулся коллега с радио, — достаточно просто правдивого отчета.

Совершенно неожиданно бунт закончился соглашением. Обычно стихийные выступления помогают спустить пар и выдыхаются. На этот раз все дали торжественное обещание представить в свои газеты статьи и репортажи такого рода, что они вынудят власти не считать это дело законченным. Разбредались усталые, но довольные. Наконец остались лишь Лизавета и парень из «Обозревателя».

— Давно хотел сказать, что ты классно работаешь, кстати, меня зовут Сергей. — Раньше они не были знакомы. Лизавета улыбнулась в ответ. — Как ты думаешь, выйдет?

— Что-нибудь да выйдет. Только я не могу понять, зачем им понадобилась липа?

— Возможны варианты. Вполне вероятно, что это просто спешка ради показухи. Желание во что бы то ни стало доказать — дела идут, ситуация под контролем, враг будет разбит. И это не самое печальное объяснение.

— Какое печальнее?

— Не удивлюсь, если рано или поздно выяснится — озабочены расследованием убийства Локитова люди, слишком хорошо знающие, кто и зачем его убил. Допускаю, что в это тесто замешена политическая мука и, если бы не предвыборная кампания, ничего бы не произошло.

— Это просто твои предположения? — Лизавета насторожилась.

— Анализ. — Они в «Обозревателе» придавали большое значение аналитическим изыскам. — Подозреваю, Локитов имел материалы, которые разгромили бы целый политический блок. А это власть, деньги, безопасность. Ведь никто не отменял древнее, как мир, «Кому выгодно».

Лизавета мрачно смотрела на разоренное кафе — столики сдвинуты, стулья опрокинуты, тут и там стоят грязные стаканы и чашки, над разором витает дым и мрачные, но общие слова. Анализ сводится к просто подозрениям. Просто подозрения делу не помогут. Это она и заявила умному собеседнику:

— За последние десять лет разоблачений было столько, что они уже просто никому не интересны. Всё это мне напоминает слезы изнасилованной монашки — раньше надо было действовать, кусаться, царапаться, но действовать!

— Ты действительно предпочитаешь слова, а не дела? — блеснул очками аналитик из «Обозревателя». — Тем лучше и тем хуже. Можешь утешать себя сегодня-тем, что дела будут, — этот бунт состоится.

Позже восстание на пресс-конференции прошло через все газеты и через все программы новостей. Пучина вздыбилась и застыла. Ни Генеральная прокуратура России, чьих следователей открыто называли клоунами, ни городские власти, представленные на страницах газет равнодушными показушниками, никак не отреагировали на нападки. Возмущение не стало смутой. В тот же день Лизавета отыскала на верхней полке в архиве кассету Кастальского. Как и рассказывал Гришенька Воробьев, кассета была с яблоком на боку — такими метят шкафчики в детском саду, и на ней действительно было записано интервью с прокурором города. В самом конце. Минут семь. Лизавета не верила в возможность такой удачи — и вот.