— Ну, как твое здоровье, как себя чувствуешь? — сразу начала она допрашивать Осиса. Не голос, а топленый мед и дуновение херувима. — Не стало лучше?

— Как может стать лучше, если не было хуже? — ответил Осис по возможности добродушнее и начал искать трубку, хотя курить давно уже не тянуло.

— Ох, так! Значит, все хорошо? Ну, слава богу, слава богу. — В сладком голосе все же чувствовалось разочарование. Битиене повернулась к Янке. — Гляди, как барахтается, карапуз маленький. Ну, на ножки такой не скоро станет.

Осис покосился на Мару, в уголках его глаз пробежала улыбка, — разве она на этот раз не найдется, как ответить соседке. Осиене поднялась, такая же ласково-ехидная.

— Да так только кажется, — подтвердила она, кивнув, — а на деле не то. Ест он у меня, как жеребенок, пять сосок в день, верите или нет. Хлеб пли творог с сахаром — ему все равно. Вот только что несла с выгона, знаете, даже рука отекла. Такой тяжелый.

Это было совсем не то, что хотела услышать Битиене. Что-то забулькало у нее в горле, но промолвить не могла. Снова разгладила передник — потому что соседка все еще не догадывалась похвалить.

— Такой пустячок, — посмеялась она, — тоненький, гладкий, совсем не чувствуется, что надет. Но сегодня Янов день, нельзя иначе, праздник.

Мара Осис опять кивнула головой.

— Ну, конечно, конечно! — И засмеялась точь-в-точь как соседка. — То-то я слышала, как ваша дочка кричит! Этой молодежи каждый свой пустяк золотом кажется, пальцем не дает дотронуться.

В масленых глазах Битиене промелькнуло что-то зловещее, по она сдержалась, только в голосе сладости поубавилось.

— Ах! Да зачем же это я прибежала? Не видали ли вы здесь моей курицы с цыплятами? С обеда не могу найти. Боюсь, как бы не унес ястреб, — проклятый Айзлакстский лес так близко, там их без счета.

— Нет, сегодня не видала, — поспешила уверить Осиене.

— А вот вчера побывала она в пашем капустном огороде со всей своей бандой, — сказал Осис, закуривая трубку.

— А позавчера в конопле, — добавила Мара. — Не бойтесь, милая, такую ни один ястреб не поймает. Теперь, наверное, у хозяйского дома или в Ритерах. Настоящая бестия, комком земли в нее никак не попадешь.

Соседка немного надулась, разговор повернулся в нежелательную сторону, не за тем она пришла. Глаза, как у ласки, забегали по гладко обтесанной двери с красивыми резными узорами и по окрашенным желтой краской переплетам оконных рам, потом остановились на белой драночной крыше, где блестели прямые ряды серебристо-серых, еще не заржавевших шляпок гвоздей.

— Ну, а как в дождь? Не протекает? — спросила она со скрытой надеждой.

— Нет, — Осис выпустил, какой только мог, густой клуб дыма. — Ни капельки. Спички можно на чердаке хранить.

— А-а… — протянула Битиене разочарованно. Потом перевела взгляд дальше, на другой конец постройки, где над амбарами и хлевом были приколочены свежеобтесанные жерди. — Ну, а эту часть соломой покроете?

Осис покачал головой и ответил с такой гордостью, на какую только был способен.

— Н-нет! Мой хозяин соломенных крыш теперь не признает. Осиновые чурки у меня уже заготовлены, Пусть подсохнут на солнце, пока кончим с сеном, тогда привезем станок из Крастов и нарежем дранки.

Видно было, что Битиене чувствует себя все более разочарованной.

— Наш Приц все же говорит, — сказала она громко (Придало ее зять Фриц Бауман). — Наш Приц говорит, что соломенные крыши куда дольше держатся. — И она повернула голову в сторону домика Лауски, над которым блестела крытая весной желтая крыша.

— Бауман, — Осис подчеркнул, что он говорит «Бауман», а не «Приц». — Бауман еще ни одной соломенной крыши не пережил. Раньше-то так оно и было. На подсеке рожь росла с крепкими чуть не синими стеблями, которые не гнили целый век. А теперь — посмотрите, через пять лет ветер уже рвет крышу в клочья.

Осиене в подтверждение кивнула головой, словно опытный кровельщик.

— Успевай только подставлять лестницу и лазить наверх чинить.

Соседка сделала вид, что не расслышала, старалась вернуть голосу прежнюю мягкость.

— Ну, как новая плита? Тянет?

Вот лиса! Осис незаметно плюнул. Уже разнюхала, что Данцису на этот раз не удалась работа — плита действительно тянула плохо. Но он напрасно расстраивался, Мара знала, чего соседка добивается, и сумела ответить.

— Это у Данциса-то тяги не будет? Сначала, пока не просохло, как будто капризничала немного. А теперь только треск идет. Так тянет, что страшно, как бы в трубе не загорелось. Зайдите-ка, посмотрите!

Слегка подталкивая соседку под локоть, она ввела ее в дом. Плита чисто прибранная, побеленная, в углу стоял железный крюк, чтобы снимать конфорки. Рядом маленькая дверь в кладовку. Когда хозяйка Яунбривиней распахнула дверцу, стали видны полки с расставленными на них кринками, мисками, караваями и разными съестными припасами. Битиене смеялась, но как-то глухо.

— Ну, милочка, ведь все это совсем как у землевладельцев, все как у землевладельцев!

Мара Осис не отрицала. «Да, это почти так. Трудно даже себе представить, до чего нужна такая кладовка! Хлеб в ней по черствеет, молоко не киснет, слой сливок настаивается толще». Гостья не могла спокойно стоять на месте, каждое слово будто по живому резало; в комнату зайти не пожелала. Но Осиене не отпускала ее и потянула за рукав.