— Вот и сиди теперь, как дохлятина! — сказала она и почувствовала, что больше бередит себе сердце, чем задевает его. — Имение собираешься нажить себе в Бривинях? При старике по неделе возил, а тебе понадобилось за три дня хлев вычистить. Какие из вас завтра работники!

На это Мартынь ничего не ответил и только повернул к ней глаза, которые даже в темноте показались Осиене очень печальными, вытянул шею и прошептал:

— Дай мне свою бутылку с лекарством…

Испольщица нагнулась ближе. За эти три дня он оброс бородой, стал чернее Брамана, и теперь сидел съежившийся, маленький и жалкий.

— Опять спина болит? Да как же ей не болеть, когда нарочно сам себя калечишь. Лошадиная спина и та не выдержит этакой надсады.

Но гнев ее прошел, и она побежала за лекарством. Это было отменное лекарство, сама третий год натирала мм ноги. Уксусный отвар с лавровым листом и с солью — только запах нестерпимый, у самой дух захватывало, а у других и подавно. Завернув в передник, она вынесла почти полный шкалик и сунула Мартыню так, чтобы никто не видел.

— Беда невелика, — сказал он шепотом. — В дождливую погоду у меня всегда ломота. Если полежать немного и не шевелиться, — скоро пройдет.

— Ты поди за клеть, — шепнула в ответ Осиене, — девушки ужинают и не увидят. И навозом кругом воняет, запаха лекарства не учуют. Налей на ладонь и все втирай, пока не начнет саднить и жечь. Бывает, что и кожа слезет, но это не вредно.

Покачивая головой, она смотрела, как этот хвастун шел сгорбившись, старался передвигать ноги так, чтобы спина не шелохнулась…

Пока возили навоз, хозяин Бривиней не осмеливался показаться даже с бутылкой — все были такие угрюмые, что он предпочитал не выходить из комнаты. Но в четверг утром дал поспать до завтрака, даже дольше, до восьми часов. Завтракали тоже не спеша, со вкусом, кто-то даже пошучивал: «Кончилась каторга, в Бривинях теперь опять пойдет человеческая работа, хватит надрываться». Улыбаясь, хозяйка поставила на стол чайник, Лаура принесла сахарницу, хозяин торжественно внес бутылку спирта. И сам первый поднял стакан.

Ну, теперь выпьем за новый плуг!

— За плуг так за плуг, — одобрительно отозвался старший батрак. Он был такой же серый, как накануне, глаза впали, но держался молодцевато, — видно, помогло лекарство Осиене, а стакан горячительного за завтраком — это уже целый праздник!

Три батрачки работали на паровом поле, когда он вышел из-под навеса. Накинув на вороного хомут, он вел его за узду и нес на плече новый немецкий плуг, который должны были сегодня испытать. Он был не тяжелее старых плугов, но Мартынь нес его как-то неловко, осторожно, будто боясь сломать. Ноги волочил по траве, остерегаясь резких движений, — очевидно, и в спине все еще покалывало.

Хозяин шел следом с вожжами и новым ясеневым вальком, к которому только сегодня утром кузнец Лиепинь приладил крюк с петлей. Всю дорогу Ванаг был не в силах оторвать восхищенного взора от нового чудесного орудия, которое могло сделать целый переворот в Бривинях. Только режущие части на нем не окрашены; красиво изогнутые точеные рукоятки — ярко-синие, деревянный передок — светло-желтый, с коричневым фабричным клеймом: «Рудольф Сакс». [38]

На некотором расстоянии друг от друга трое бривиньских батраков уже вспахали шесть борозд на паровом поле. Глинистая почва достаточно влажна, лемехи легко и глубоко забирали, но лопатки сгребали мокрый навоз в кучи, его приходилось разбрасывать; вспаханное поле, как обычно, было в кочках. Дойдя до края, батраки повернули лошадей переставили лопатки, воткнули плуги в землю и пошли посмотреть на новый плуг. Сюда пришли также Осис и Осиене, возле риги показалась хозяйка с Лаурой.

Мартынь Упит был явно взволнован, когда запрягал коня. На краю передка шесть выемок, — как узнать, за которую зацепить крюк валька, посредине или ближе к краю. Нужно ли поднять резак перед лемехом выше или отпустить пониже, к тому же еще неизвестно, насколько глубоко берет плуг.

Затаив дыхание, все наблюдали, как немчуга с хрустом врезался в паровое поле. Пахарь еще не умел управлять, лемех врезался чересчур глубоко, резак кучей собирал навоз у самого нередка, а когда Мартынь нажал на ручки и они опустились вниз, лемех выскочил и заскользил по земле. Но когда плуг удавалось направить как следует, его преимущества становились очевидными: пласт земли ложился блестящий и гладкий, как ремень, дерн и навоз оставались глубоко под ним. Вороной знал свое дело, шел прямо, как по нитке, все, что происходило сзади, его не касалось. Но пахарь еще не мог соразмерить свой шаг, то одна, то другая нога ступала на край борозды, он частенько останавливался и поправлял что-то у резака пли у валька.

Женщины в этом не разбирались. Зато на лбу у Бривиня появилась складка. Браман презрительно отвернулся. Глаза у Галыня улыбались. И другая борозда после поворота получилась вся в буграх, неровная. Мартынь закончил борозду, рассерженный и недовольный, но, как видно, решил не сдаваться.

— Стало быть, с ним нужно обращаться иначе, — сказал Бривинь. — В воскресенье придется поговорить с каким-нибудь батраком из имения, пусть придет показать.

— Ты переставь валек на одну выемку поближе к краю, — подсказал Осис. — А то он слишком зарывается в борозду.

— Брось-ка лучше да запрягай в старую соху, — вставил с явной издевкой Галынь. — В имении, может, и годится, а для наших полей больно нежная штучка.

Хозяйка толкнула его в бок.

— Ты не суйся! Что ты понимаешь!

Мартынь только свирепо зыркнул глазами: сбежались поглядеть на чудеса! Валек он не тронул, но постромку со стороны борозды затянул потуже. Потом отвинтил резак и привинтил его плашмя, рядом с дышлом.

— Этот резак нужен для дерна, когда целину поднимают, или на осенней зяби. По навозу он ни к чему. — И снова двинулся по борозде. Сразу стало видно, что теперь совсем другое дело. Пахарь уже не скакал по борозде, плуг шел плавно, пласт опрокидывался сплошной лентой, наверху не оставалось и соломинки навоза.