Дама в маске:

– Что ж сделал он?

– Взмахнул, как дирижер, и зал весь осветился дивным светом, как на заре далекий небосклон, где явь и сон смыкаются людские – в сиянии пространства и времен.

Второй студент уверяет:

– Осталось все на месте: стены, своды, - и все ж мы словно унеслись куда-то.

Третий студент, взмахивая рукой:

– В миры, где шествуют герои мифов, и боги, и цари, и куртизанки, - куда ж мы унеслись?

Второй студент:

– Мы здесь остались, но в высших сферах Северной Пальмиры.

Мистик, одетый, как клоун:

– Да то-то и оно. Здесь город-призрак, из топей восстающий, как туман таинственных видений и дурман.

Среди шествующих в маскарадных костюмах соревнователей публика замечает красивую женщину в сопровождении двух мужчин в древнегреческих одеяниях.

Литератор догадывается:

– Прекрасная Елена, нет сомненья. И Менелай. Да с ним и сам Парис. Чудесный треугольник наяву.

Чиновник важно:

– А хороша! Но слишком уж доступна.

Поэт, которого некоторые узнают:

– Не в том ли прелесть красоты и тайна?

Некая дама с вызовом:

– Когда и стыд, и верность ни почем?

Поэт смеясь:

– То символ красоты, а есть Манон. А вот она! Из шлюх обыкновенных, а кавалер ее - ведь сутенер. На Невском их встречаешь каждый вечер.

Офицер восклицает:

– Какое, боже мой, великолепье! Колонны мраморные, блеск свечей...

Другой офицер:

– И блеск очей красавиц бесподобных. воистину богинь, гетер, цариц!

Некая дама с завистью:

– Матильда Кшесинская семенит, - красива - не сказать, мала и ростом, - со свитой из великих князей в масках.

Журавля упустив из рук своих, схватилась за синиц, и те попались.

Молодой человек с дамой:

– А там не Анна Павлова прошла - походкой твердой, вместе с тем летящей, земная и воздушная, как фея.

Его дама вторит:

– Как Золушка принцессой обернулась, едва взошла на сцену, заблистав, как первая звезда среди ярчайших.

Офицер с восторгом:

– Вот Клеопатра Северной Пальмиры!

Другой офицер:

– Костюм хорош, а образ бесподобный, без тени вызова и страсти нежной, как ум и львица в сфинксе дремлют тихо над полноводною Невой; Египет - загадка Рима и его судьба.

Офицер:

– Нет, Греция скорей его судьба.

Другой офицер:

– С Элладой вкупе - это несомненно.

Офицер:

– Да, Клеопатра словно из гетер, взошедших на престол в часы упадка культур древнейших под пятою Рима.

Один студент вскрикивает:

– Послушайте! Уж это вам не шутка. Там промелькнул сам Пушкин, профиль, плечи, взор голубых, как небо, дивных глаз...

Другой студент:

– А там, на хорах Данте Алигьери, худой и строгий, опаленный адом, - и публика нарядная, и боги, герои, персонажи всех времен, - да здесь весь мир!

Один студент с опасениями:

– Он явлен на мгновенье, и, я боюсь, здесь некое знаменье.

Внезапно публика расступается, образуя живой коридор, в концах которого у всех на виду молодая женщина и юная девушка в древнегреческих одеяниях. Их принимают за Афродиту и Психею.

Проносятся голоса:

– Смотрите! Крупнотелая блондинка в сандалиях на босу ногу - дивна!

Вся розовая, золото волос, - сойдет за Афродиту в самом деле.

Да, женственность сама и красота!

Насмешлива во взоре глаз прекрасных, в осанке величава и проста.

Художник с волнением:

– Костюм хорош, а образ дивный лучше. Богиня! И любви, и красоты.

Поэт смеется:

– За Афродиту Пандемос сойдет, а та Урания? Нет, нет, Психея!

Высокая и стройная, в плаще пурпурном, словно соткана из света, воздушна и легка, как танцовщица, с походкой юности и счастья, - сон!

В многолюдном зале замолкают оркестр, голоса и шум, очевидно, начинается представление, ибо Афродита вскричала, весьма осердясь: «Люди добрые!», и даже зазвенели хрустальные люстры.

Проносятся голоса:

– Ах, что сказала Афродита?
– Тише!

– Да, осердилась, ясно, на Психею, по сказке Апулея и зовет Эрота наказать за самозванство…

– Психея смущена… А хороша! Прекрасней Афродиты и юна!

– Как! И Эрот здесь явится? Умора!

– Младенец с крылышками! Купидон.