Таким образом, это сверхприродное качество, потому что природа духом не обладает. Хотя ощущение одухотворенности природы у многих людей есть. И отец Александр его разделял. Он сказал однажды: «Я всем своим существом это переживаю, и для меня прикосновение к земле и к растению — всегда прикосновение к живому существу». Вместе с тем он весьма критически относился к идее Руссо, что «надо вернуться к исходному первобытному состоянию. Назад к природе». Он говорил: «Человеку не дано безнаказанно отступать на природный уровень. Он в чем-то ее (природу) уже превзошел. Она внеэтична, чего не может позволить себе человек (иначе — монстр типа «белокурой бестии»)… вся природа — это лишь поток, который стремится обрести самосознание в человеке. Мы корнями в ней, но духом уже поднимаемся в другие сферы». Одно дело благоговение перед природой, а другое дело обоготворение ее, на чем стоит язычество. Когда человек останавливается на том, что природа живая, когда он обоготворяет ее, он постепенно утрачивает Того, Кто ее создал.

Отец Александр давал и такую характеристику духа: «свободное творчество, личный разум и самосознающая воля». Это очень важное уточнение: не просто творчество, но свободное творчество. Совершенно ясно, что свобода — фундаментальное свойство личности, опять-таки дарованное нам свыше, — есть условие существования творчества как такового, потому, что свобода — «один из важнейших законов духа». Однако свобода — это и ограничитель, потому что она связана с ответственностью. Она предполагает этическую ответственность, и прежде всего ответственность творческого человека, поскольку он отвечает за то, что он делает, перед Богом, перед людьми и перед самим собой, перед своей совестью. Бог доверяет человеку, предоставляя ему свободу, и человек оказывается либо на высоте этого доверия, либо нет.

«…В христианском сознании, — говорил отец Александр, — идея свободы носит глубоко духовный характер». Это показал в свое время Бердяев. И чем выше стоит человек на духовной лестнице, тем больше пространство его внутренней свободы, тем больше он ощущает меру своей ответственности.

Отец Александр сочетал в себе трезвость и идеализм. Как идеалист, он верил в победу светлых сил, в то, что «люди, взирая на Божественную любовь, победят злобное разделение мира». Как человек трезвый и проницательный, он видел, что мы — не только образ и подобие Бога. «Мы — образ и подобие зверя» — это его слова. И потому, считал он, «свобода, наше неотъемлемое свойство, призвана служить преображению зверя, реализации тех чудесных потенций, которые заложены в нас». Одна из этих потенций — творческий дар человека.

А вот как человек им распорядится — это, вероятно, самое главное. И это зависит от самого человека, от его нравственного выбора, от того, куда повернуто его сердце, к кому оно повернуто. Каков вектор души человеческой — это всё и определяет.

У отца Александра есть суждение о гении и злодействе, очень нетривиальное. Он говорил так: «Гений является даром, присущим духовности, человек его себе не выбирает, а путь злодейства — это выбор, направленность и устремленность воли человека». Получается интересная вещь: гений в себе не волен, за него выбор уже сделан свыше; гений — вместилище непомерного дара, и ему не надо выбирать, дай Бог выдержать и не уронить — и дар, и самого себя. Гений — это абсолютный слух, в том числе и на нравственное искажение. Это как фальшивая нота для Моцарта — она недопустима, она режет, потому что нарушает гармонию, а гений — дитя гармонии.

Что же касается злодея, то он этой фальши — гвоздем по стеклу — не слышит. А если слышит — не обращает внимания: это допустимо, если приносит пользу. Злодей прагматичен, но этот прагматизм парадоксальным образом сочетается с иррациональностью. Зло побеждает, потому что оно не знает нравственных преград — как Сталин, писавший в свое время стихи, этих преград не знал и потому победил всех своих соперников, реальных или мнимых. Они, — скажем, его прежние соратники — размышляли: можно ли убить своего? И приходили к выводу: своего — нет, а чужого можно, вполне. А перед Сталиным стояла совсем другая дилемма: когда лучше убить — сегодня или завтра?

Зло со своим прагматизмом побеждает, но потом, в дальней перспективе, оно проигрывает в пух и прах, потому что оно иррационально, потому что оно перешагивает через моральные барьеры, а надо было остановиться. Побеждая на физическом уровне, злодей проигрывает на уровне духовном, потому что разрушает не только всё вокруг себя, но и, в конечном счете, себя, ибо деформирует свою душу до неузнаваемости и разрывает тем самым связь с Вечностью, ибо созданный Богом миропорядок выжженную душу отторгает, извергает.

Всё это имеет прямое отношение к творчеству, ведь творец — это не только деятель искусства, художник или деятель науки. Нет, ремесленник — тоже творец. И политик — тоже творец, потому что он формирует социальную среду и потому что любой человек творец — актуально или потенциально. Отец Александр говорил об этом неоднократно, и величайшим творчеством он считал выращивание своей духовности: «Для того, чтобы творить, необязательно создавать картины, симфонии или скульптуры. Каждый человек созидает свою личность. Но созидает ее не в пустом пространстве, а в соотношении с другими «я» и с вечным «Я» божественным».

Но вернемся к злодею и выбору, который он делает. Журналист, бравший у отца Александра интервью, спрашивает: «А этот выбор — сознательный?»

Отец Александр отвечает: «Необязательно. Волевая направленность исходит из глубин человеческой природы и не всегда проходит через фильтр разума и сознания. Более того, она часто прячется от света. Раз вы употребили формулу «гений и злодейство», вспомним пушкинского Сальери. Имея элементарные религиозные представления, он отлично знал о заповеди «Не убий», но терзавшая его зависть не позволила ему осознать преступность этого шага. Напротив, он оправдал себя с помощью некоей абстрактной логики, в которой нормальному разуму нет места».