— Днём будет немного светлее, — думал в нём кто-то, пока Сашка соображал, как лучше пройти через грязь.

— А вдруг сейчас не утро, а вечер?

— Этого никто не знает… — ответил кто-то в голове бесстрастным голосом Буратино.

— А кто должен знать?

— Никто.

— Почему?

— Так…"

Мысли, ненужные, сумасшедшие, навязывались для размышления, а думать ни о чём не хотелось.

— Ничего нет… Ничего не надо!.. Н-ничего!! — продолжало чеканить слова Буратино.

— Не надо! — взмолился кто-то ему в ответ.

— Не надо-надо… надо… надо… надо… — быстро ответило эхо голосом Буратино.

На автобусной остановке стояла целая толпа.

"Влезут ли? — подумал Сашка.

— Влезут. Потому что всем надо! — ответило Буратино и выразительно добавило по слогам: На-до!"

Подошёл автобус. И все влезли. И Сашка влез. А кто не влез, тот остался. Наверное, он не относился ко всем или ему ничего было не надо. А все стояли и ехали. Друг к дружке стояли — впритык. Кто — на одной ноге, кто — на обеих. Кто-то даже передавал деньги за проезд.

"Как пло-хо! — взмолился кто-то внутри.

— И им ведь всем пло-хо! — ответил он же себе.

— Ан едут, всё равно едут…"

Появились лозунги, плакаты, мокрые и красные. Будто все дома упали набок и вытаращились своими крышами. Значит — метро. Все ринулись к выходу. Кто не хотел или кому было не надо — даже сопротивлялся, чтобы зачем-то остаться в автобусе. Но потом другие, обратно, в два раза больше, набились, сами. И опять кто-то передавал деньги. А касса выдавала один билет на три раза. Люди разрывали его на две части, и кто-то один всё равно ехал без билета.

Книжка, под плащом, смялась и больно давила углом в грудь. Саша хотел её поправить, но руки были плотно прижаты к бокам, и освободить их было невозможно. Будто во сне — хочешь, а не можешь.

Поворот на Ленинский проспект заставил всех завалиться на одну сторону, и переплёт книги, вылез и надавил на горло. Саша подцепил его подбородком и продолжал так его удерживать, в то время как Буратино весело шептало ему, повторяя одно и то же: "Переплёт! Переплёт! Переплёт…"

"Университетский проспект!" — оборвал его репродуктор.

Саша выбрался из автобуса и большими шагами, как бы навёрстывая упущенное, попытался было идти.

По тротуару семенили люди, и от снега он был мокрый и скользкий.

Саша прошёл мимо закрытого книжного магазина, вышел на аллею. В её начале громоздился трёхэтажный плакатище с изображением Брежнева. Косой снег разбивался об него и сразу же таял.

"Дождь и снег — вода", — подумал Саша. — А среди этой воды в небе — птицы носятся в поисках пищи. Ночью на чердаке спали, в доме, там им было тепло, а теперь им хуже, днём-то…"

Сашкино тело быстро шагало по асфальтированной аллее, обходило лужи, переступало через скучившиеся листья.

— Ишь, и этим, видать, теплее быть вместе! — подзадоривало Буратино. — И чего тебя вынесла нелёгкая из дому?!

— Не пори! — огрызнулся Сашка, — Сам знаешь, что надо! А листья эти, наверное, дворники смели вместе, чтобы собрать и выбросить.

— А чего ж не собрали — не выбросили? Поди, ветер теперь разметёт! — возражало Буратино.

— Потому как не успели вчера собрать: стемнело больно быстро и дождь со снегом начался…

— Ан нет, не потому! Надоело вчерась дворникам работать. Бросили мётлы и пошли водку пить. Ведь листьев-то энтих ещё нападает — всё равно все не собрать…

— К тому же они ведь мёртвые совсем — ишь как их распластало каждого по асфальту… Метлой-то не поддеть…

— Автомобили, грузовики, автобусы… Все несутся куда-то. И всем тяжело. А ты… Ты — как зерно, упавшее на асфальт… Не раздавило бы…

Поскользнулся — упал. Поднялся. Рука — в грязном снегу, правая часть ладони ободрана об асфальт до крови. Стряхнул снег — и поскорее в карман.

Вперёд! Мимо смеющегося Брежнева! Скорей бы до работы дойти уж…

Далеко впереди блестит куполами церковь.

Через девять часов — свобода. Долго ещё, правда… Но ничего: половина и половина — как бы в два раза меньше…

Сашке приснилось, будто он связан. Во рту — кляп, и, будто бы, его больно пинают бесы. А он словно онемел, хотя и кляп уже вылетел изо рта. Путы развязались от пинков — он хочет подняться, убежать… Но нет сил! Как будто не его это тело. Просто он случайно оказался внутри него. И руки, и ноги — не его, отказали…