— Ни к чему это всё! Очень уж заумно! В жизни от этого не будет никакой практической пользы… Ну, будешь ты знать, что Тургенев был противником нигилистов! Ну и что? А я буду думать наоборот. Что изменится?..

— А то изменится, — отвечал с горечью Сашка, — Что не только ты будешь так думать! А ещё так же будет думать и дядя Коля!

— Ну и пусть! Тебе же хуже! Ни я, ни дядя Коля, тебя не поймём! А ты, вот, спорь без толку, доказывай, плюй против ветра…

— А я не собираюсь метать бисер… — Сашка вдруг остановился, испугавшись, что может обидеть товарища, если доскажет до конца евангельскую цитату.

— Ты знаешь, что такое "метать бисер"? — спросил он после некоторой паузы.

— Какой ещё "бисер"? — Не пори! — огрызнулся Игорь.

— Это из Нового Завета… Дядя Коля этого тоже не знает… Помыкак на Заводах вся жисть прошла…

— Ты бы лучше дал почитать, чем зря пороть!

— Мне самому дали… Но я, правда, переписал многое… Могу принести…

— Принеси, конечно…

Товарищи дошли до метро.

— В военкомат не вызывают ещё? — спросил Саша.

— Нет, пока…

Игорь взглянул на часы и поёжился от ветра, дунувшего с проспекта, от Воробьёвых, или Ленинских, гор.

— А тебя?

— Тоже нет. Только мне-то уже ничего не грозит…

— Это ещё неизвестно… Возьмут и забреют…

— Да… Ни на что нельзя полагаться, конечно…

Приятели пожали руки и распрощались. Времени до их следующей встречи на Заводе оставалось менее восьми часов, а ещё надо было доехать до дому, поужинать и главное — поспать.

Следующим вечером, в перерыве между лекциями, к Саше подошёл незнакомый парень, небольшого роста, своим обликом очень похожий на молодого Гоголя, и сходу предложил познакомиться. Его Звали Володей Черепановым. После двух-трёх фраз Володя неожиданно спросил, не верует ли Саша в Бога. Удивившись неожиданному вопросу, Саша, тем не менее, ответил утвердительно.

— Так я и думал, — сказал Володя. — У тебя глаза — намоленые — сразу видно. Сам-то я — неверующий. Но у меня есть друзья, которые веруют по-настоящему. Вот, я и подумал… Хочешь, познакомлю тебя с ними?

Черепанов Володя пообещал поговорить о Сашке со своими друзьями, чтобы те назначили встречу. Так у Саши появился товарищ, с которым по дороге к метро теперь можно было поговорить об искусстве, литературе, религии. Володя оказался более эрудированным, чем Саша, и очень интересным собеседником. И Саша удивлялся, как можно, достаточно хорошо понимая истины религиозного верования, оставаться неверующим; и как Бог через человека, называющего себя неверующим, помимо его сознания и воли, отвечал Сашке, исполняя его просьбу…

На Заводе мастер ушёл в отпуск. Год отработки ещё не истёк, и, пользуясь удобным моментом, Сашка решил уволиться. Он написал заявление об уходе, подписал у временного зама и отнёс бумагу в отдел кадров. Томительно тянулись две недели, необходимые на увольнение. В последний день вышел на работу мастер. К Сашиному удивлению, мастер не сказал ни слова упрёка по поводу его ухода, а, напротив, пожелал ему "всяческих благ" и совсем не сетовал на потерю работника.

— Никто нас, оказывается, тут не держит! — сообщил Саша Игорю о своей догадке. — Просто, они обязаны нас терпеть, и не имеют права увольнять… Но если сам уходишь — скатертью дорога! Так что, бери с меня пример и — следуй за мной!

— Нет… — ответил Игорь. — Отсюда только одна дорога! В армию!!

— Почему?

— Потому что: вот! — Игорь вынул из кармана бумагу, сложенную пополам. — Повестка!! В военкоматы!! Конец всему!!!

Ровно неделя ушла на поиски новой работы. Ребята из Подвала порекомендовали Саше обратиться во Дворец пионеров на Ленинских горах, где требовался работник в слесарную мастерскую, который бы следил за школьниками, приходившими туда что-либо помастерить.

А тем временем и о Сашке кто-то вспомнил в военкомате, в длинном списке подчеркнул: "Волгин А. М." — и… допризывник получил по почте повестку.

Перед посещением военкомата, утром, Сашка принял двойную дозу нейролептиков и транквилизаторов, так что к моменту прихода он уже ощущал определённое состояние, которое в просторечии можно было бы назвать "кайфом".

Всех допризывников, а их было около пятидесяти человек, собрали в зале, со старыми поломанными стульями, объявили порядок предстоящего мероприятия, который заключался: во-первых, в прохождении медицинской комиссии и, во-вторых, в получении новой повестки — для явки с вещами ровно через три дня.

Кто-то из новобранцев наивно пошутил, предложив изменить порядок на противоположный, за что был грубо одёрнут офицером, с пачкой уже новых повесток в руке, начавшим ими размахивать и едва сдерживаться, чтобы не заматериться.

После резко наступившей тишины шутить юольше никто не осмеливался. И сейчас, офицер, с пачкой повесток в руке, много говоривший о почётном долге службы в рядах доблестной армии и о самоотверженной защите отечества, напомнил Сашке их мастера, не стеснявшегося для красного словца выматериться перед аудиторией из двадцати ремесленников-парней и — двух ремесленниц-девиц. Офицер говорил много, и Саша не запомнил ровным счётом ни йоты, ибо совершенно был уверен, что эта чаша должна миновать его. И если не минует, и каким-то образом он получит новую повестку, уже заранее выписанную ему, то всё равно, хотя он и явится с вещами, он будет игнорировать приказы, косить и прикидываться дураком, так что рано или поздно снова окажется в дурдоме.