"Какая здоровая!" — говорил он себе. — "Наверное, по три всадника раньше проезжали по ней! Как, вот, только они через ладьи перелазили? И охота ж была строить!"

Николай загляделся на творение рук человеческих, а потом глубоко о чем-то задумался, да так, что опомнился лишь в конце Лужницкого проезда, где уже не было ни белокаменной стены монастыря, ни кирпичного забора Новодевичева кладбища. Он повернул назад, к кладбищенским воротам. Слева от них, у витрины цветочного магазина, стояли два человека, в штатской одежде и внимательно наблюдали за Николаем.

— Это, что ли, кладбище? — спросил Круглов у одного из них.

— Да, — ответил один, испытывающе смотря дяде Коле в глаза.

— Это правда, что здеся Хрущов похоронен? — тут же Николай кивнул головою в сторону ворот.

— А вы — кто такой? — вдруг спросил другой.

— Я-то? — дядя Коля шагнул навстречу, — Круглов — моя фамилия, — и он протянул человеку руку.

— Прочтите, — сказал человек и указал на стену, справа у ворот, где висела какая-то табличка.

Николай подошёл к ней и прочёл:

Пока он стоял в недоумении, подъехала чёрная "Волга", из которой вышли две женщины, прошли мимо Николая и скрылись в приоткрывшейся металлической двери ворот.

— Что, и у них тоже есть пропуск? — спросил дядя Коля.

— Конечно, — ответил первый.

— Иди своей дорогой, отец! Тебе сюда ещё чуток рано! — засмеялся другой.

— Но-но! Сопляк! — пригрозил дядя Коля. — Поговори!

— Ты что? Неприятностей захотел на свою ж….?! — Смеявшийся вдруг посерьёзнел и вплотную подошёл к Николаю.

— Сейчас же тебя повяжут, дурака! — Он не мигая смотрел в глаза дяде Коле. — Видишь, машина уже ждёт! — И он мотонул головой в сторону чёрной "Волги", и та, как бы отзываясь, дважды уркнула мотором.

Не раздумывая долго, дядя Коля повернулся вокруг и зашагал прочь.

— Ишь! Видать старый не сразу врубился… — услышал он за спиной тот же голос и смех.

"Сволочи!" — прошептал Круглов едва слышно.

Прежде чем перейти Большую Пироговскую и повернуть к метро, он обернулся, и его взгляд снова упал на яркие, бодрящие взгляд, купола Преображенской церкви. И вспомнив о том, что где-то там один царский изверг, в дремучие времена, гноил свою сестру, Николай в смутной надежде получить удовлетворение за неудачу с посещением могилы Хрущова направился к монастырским воротам.

Кроме нескольких групп людей, толкавшихся на площади, рядом с автобусами, и, по-видимому, ожидавших гидов, по тротуару прохаживались два милиционера.

Круглов вошёл в бывший монастырь и, оставив за спиною Преображенскую церковь, пошёл к Смоленскому собору, вид которого вызвал у него необычайное величественное чувство. То и дело поднимал голову вверх, чтобы взглянуть на купол высокого здания колокольни, он шёл по асфальтированной дорожке, по которой вместе с ним двигались иностранные туристы, с фотоаппаратами и улыбающимися физиономиями.

По какой-то причине собор оказался закрыт. И тогда Николай пошёл к Успенской церкви. Перед нею он остановился у памятника какого-то неизвестного Сергея Фёдоровича Бубнова, с надписью, гласившей: "Ординарному профессору Императорского Университета". Там же Круглов прочёл: "Поступающий по правде идёт к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны", — и задумался. Долго он стоял, погружённый, как бы, в полузабытье, пока, не подтолкнуло его что-то двинуться далее. Сделав несколько шагов, он снова остановился у другой могилы другого профессора — уже Московского Университета — Михаила Васильевича Духовского, который скончался на 54-ом году жизни, — и Николай высчитал, что пережил его уже на 18 лет…

Вместе с какими-то молодыми людьми он вошёл в храм, у самого входа в который стояла другая чёрная "Волга", а в ней тоже сидел шофёр.

Шла служба, и Николай заслушался пением хора, забывшись так, будто пропал совсем, испарившись из своего тела и слившись со словами церковного песнопения.

Когда отворились Царские Врата и дьякон вышел из алтаря вместе со священником, держа над собою Евангелие, Николай вернулся к действительности и как-то странно почувствовал себя — так же, как в тот весенний дождливый день, когда он шёл по бежавшему от таявшего снега ручью вдоль обочины дороги и не думал, что на перекрёстке встретит милиционера, а потом напьётся с ним… И мысль, как блудливая кошка, шмыгнула в открывшуюся прореху, и перед Николаем возник трагический образ Вишневского.

"Хорошо бы его снова повстречать!" — подумал Круглов. — "Может, помочь чем смогу… Ведь, пропадёт человек из-за проклятой водки!"

Всё это как-то вспомнилось и незаметно опять поглотило Николая, но уже по-другому: теперь он никуда не "испарялся", но на душе стало тяжело.

"Эх, и сам нехорошо живу!" — подумал он. — Как же другому помочь смогу?"

А служба продолжалась… Хор пел "Благослови душе моя Господа…" И Николай опять заслушался…

Он почти никогда не бывал в церкви, не знал службы, и потому смысл её сейчас он угадывал по-своему: не понимая из неё почти ничего, он испытывал, однако, чувство благоговения и безотчётной неведомой ностальгии по чему-то прожитому, забытому на века.