— Так, ведь, все пьють… — утешил его Николай.

— Все-не-все, а ей не нравится…

— А кто она у тобе?

— А никто. Есть у неё диплом учителя русского языка и литературы. Но она нигде не работает.

— Вот оттого, что не работает, и вся бяда! — пояснил Круглов. — Работать надоть ей!

— Не хочет…

— И детей у вас нет?

— Нет…

— И детей надо б… Тадыть не до разводов будет…

— А у тебя есть дети-то?

— Сын… на фронте погиб, — ответил Николай, помолчал и добавил. — А больше не захотели потом детей. Чтобы память сохранить…

— А у меня, вот, в жизни и памяти-то никакой нет! — с горечью воскликнул Алексей, — И жена никакой памяти иметь не желает!

— Сам виноват, — тихо заметил Николай. — Надоть было уметь выбрать жену-то!

— Я на ней из-за пропискм женился… Сам-то я из Тамбова…

— Да… — протянул Николай. — Я тоже без любви женился. Но моя из богомольных была. И венчались мы с ней чин по чину. Я, вот, сегодня на кладбище-то не попал, а в церкву тамошнюю зашёл… Не просто всё в жизни, Ляксей… Ой, не просто!

— Была у меня любовь, — начал Вишневский, — В армии. Целый год роман крутил… Нинкой звали. На дембель пошёл — ребята посоветовали не вешать хомут на шею. А у неё от меня ребёнок должен был… Выхожу я из части с чемоданами. А она меня с папаней своим поджидает — чтобы прямой дорогой в ЗАГС, значит. А я — хлоп себя по карманам: документы, говорю, забыл, подождите… Чемоданы, с кирпичами, поставил на землю — и обратно в часть. А там у меня другой чемоданчик, со всем необходимым. Попрощался с ребятами, посмеялся вместе с ними — и, через забор, к станции, на поезд. Билет был уже взят заранее…

— Да… Ловко… — сквозь отражение внутренности вагона, освещённого тусклым верхним светом, дядя Коля посмотрел в окно, где в сгущавшихся сумерках мелькали тёмные пятна деревьев.

— Вспоминаться всё это стало… — добавил Алексей. — Мучает… И что мне теперь делать?..

Подъехали к Мытищам.

Вошло много народу, и сразу были заняты все свободные места. Вишневский и Круглов сидели друг напротив друга и тяжело молчали, устремив взгляды в пол, так что можно было подумать, будто они не знакомы. Рядом с Вишневским занял место бородатый молодой человек, с книгой. Поезд тронулся и стал медленно набирать скорость. Дядя Коля поднял голову, посмотрел на бородатого, затем — на понурого Вишневского и неожиданно вдруг хлопнул его по колену и воскликнул:

— Зато какия мы с тобой, Ляксей, антиресные люди!

Бородач оторвался от книги и посмотрел сначала на Круглова, затем на Вишневского.

Алексей в упор взглянул на Николая и с горечью в голосе прошептал:

— Бесполезные мы люди…

— Ну, энто ты брось! — сразу отозвался дядя Коля, — Я — антиресный человек! Во-первых, я родился в поезде! А во-вторых я всем антиресуюся. Вот, к примеру: я очень люблю слушать радио. Ты, вот, любишь слушать радио?

— Люблю… — ответил Вишневский, чувствуя, что у него слипаются глаза.

— А какия ты любишь слушать передачи?

— "Голос Америки", "Би-Би-Си"… — пробормотал невнятно Алексей Николаевич, с полузакрытыми глазами.

Бородач снова оторвался от своей книги, покосился на Вишневского.

— Только, сейчас ничего не услышишь, — добавил полушёпотом Вишневский, засыпая, — Всё глушат, сволочи…

— Ну, энто ты брось! — Николай снова ударил его слегка по коленке. — У нас на Заводе, в двенадцать ноль-ноль обед начинается! Так, чтобы не скучно было тем, кто, значить, остаётца в цехе, включа-ат трансляцию! Сначала играет такая музыка — заслушаешься! Будто бы во много трубок разных дудят одновременно и быстро! А потом объявляют, эдак торжественно, название программы: "Время! События! Люди!" И снова — музыка, и такая, как, будто ты взлетаешь на ракете… И кажетца, будто, назвали другое: "Человек! Земля! Вселенная!" Такая, кажись, тоже есь передача… Во, как торжественно! Слышал? И так тогда делатца антиресно… Аж забыва-ашь, что выпить хотелось…

Голос дяди Коли отдалялся, отдалялся, а голова Вишневского всё опускалась и опускалась, пока, наконец, не упёрлась лбом в кулаки рук, упёртых в колени локтями. Всё моментально потонуло в каком-то мраке. И Вишневский увидел себя маленьким мальчиком в своём родном городе Тамбове, дома, как он украдкой пробирается по длинному тёмному коридору коммунальной квартиры на общую кухню; как подставляет табурет и залезает к газовой колонке; как приникает к отверстию, в котором шипит пламя; и как ему представляется, будто он летит в космическом корабле на далёкую планету. Но в кухню входит мать, неожиданно кричит на него. Он испуганно вздрагивает, готовый умереть от страха, что опять его поймали при запрещённом деле, и — просыпается.

— Вставай! Приехали! — трясёт его за плечо Николай, — Москва!

Вишневский с трудом приходит в себя. Плохо соображая, поднимается и идёт к выходу. Перед мысленным взором его тянется длинная труба, с надписью: "POLEVAYA STREET". Следом за дядей Колей он вступает на перрон и вспоминает, что в Тамбове он жил на улице с таким же названием: "Полевая".

Несмотря на воскресный день, в Дедовске Сашке и Володе удалось купить бутылку лимонной водки и, пройдя город насквозь, они вышли за его окраину и направились по лесной дороге, вскоре приведшей их к живописному месту — на холм, под которым бежал ручей. С холма открывался вид на поле. Где-то там, далеко, можно было с трудом различить какие-то строения.