Они дружили около двух лет. Но однажды Саша, невольно или по ошибке оскорбил своего товарища, что-то сказав необдуманно. Наверное, он как-то задел его за что-то больное, и Лёня вызвал его на кулачный бой.

Драка происходила на перемене, в сопровождении одноклассников, особенно радовавшихся тому, что будут драться два друга. Саша без труда сбил с Лёни очки, нанёс ещё несколько ударов и раскровавил ему нос. Сам же получив пару ответных ударов, обиделся. Дружба их после этого прекратилась, хотя они и продолжали ещё сидеть вместе за одной партой.

Отсутствие в больнице товарища Саша бессознательно решил восполнить, выбрав в друзья Володю, чем-то походившего внешне на Лёню, а недели через две пожалел об этом, так как тот донёс о его "проповедях", о чём Саша понял из разговора с врачом, которая, расспрашивая его о самочувствии, вдруг задала неожиданный вопрос:

— А ты, что, говорят, веруешь в Бога?

— Видите ли, — начал Саша и, сам не зная как, нашёлся: — В философии есть такое понятие: "трансцендентальность"… Это то, что является для человека, как бы совершенно иным, то есть противоположным другому понятию, — понятию "имманентности"… А "имманентность" — означает что-то изначально принадлежащее предмету, как, например, я — сам принадлежу себе… И оба понятия эти — реальны, оба принадлежат реальности… Так вот, для простоты объяснения этих философских терминов, можно понятие "трансцендентальности" заменить словом Бог…

Саша вдруг резко остановился, почувствовав, что выкрутился, и что сам недоумевает, откуда что взялось сказать.

Врач выслушала его с недоумением, не нашла, что ещё спросить после такого ответа, который формально её удовлетворил, потому что парень "не полез на рожон" и теперь она могла снять с себя ответственность, не разбирать его дело с главврачом, не менять предварительный диагноз и не назначать новое лечение — (инсулин?)…

Тем не менее, случившееся не осталось без внимания — впоследствии Сашка был подвергнут дополнительным тестам для определения уровня его интеллектуальности, граница которой у всякого больного не могла не смыкаться с маниакальностью… В направлении, с которым он прибыл в больницу, заводской психиатр в предварительном анамнезе характеризовал своего пациента скорее как инфантильного и дебильного депрессионного астеника. Теперь получалось, что в момент предварительного анамнеза, больной находился лишь в изначальной стадии депрессивного цикла, который в условиях больницы перешёл в маниакальную фазу, о чём свидетельствовала скачка оторванных от реальности идей, религиозно-философского оттенка…

Так к Сашке прицепили ярлык больного маниакально-депрессивным психозом, изменили лекарства на более широкого спектра действия, с повышенной релаксацией.

После этого случая, Саша начал избегать общения с Володей, хотя тот и продолжал к нему бессовестно "липнуть". Саша ещё раз убедился в верности своей установки: никому не говорить о главной цели своего пребывания в больнице…

А ведь, мог бы проболтаться, сказать, что он — не сумасшедший, что он тут, в больнице, совсем по другой причине… Только теперь Саша понял, какую ошибку он делал своей проповедью… Ведь любой мог ему заметить: "Мели Емеля"… "Врачу, исцелися сам!" И тут вновь вернулись сомнения: уж не болен ли он на самом деле? Не является ли это доказательством того, почему он — тут?..

"Невзрачный" пожилой мужик, рядом со Смердяковым выписался из больницы. И сразу же на его место перевели больного с первого этажа. Им оказался не кто иной, как Васька, сын подруги Полины Ивановны, которого комиссовали из армии и направили на лечение после инцидента с его командиром. Васька не узнал Сашу, и Саша, знавший его раньше по школе, где хулиган-второгодник учился с ним в течение года в одном классе, долго пребывал в недоумении: возможно ли такое совпадение: он ли это на самом деле или просто похожий на него парень? Возможно, что и Васька думал то же о Сашке. Начав опасаться каждого человека, подозревая в нём потенциального стукача, Саша теперь избегал какого-либо общения. И от этого становилось не по себе, Саше казалось, будто земля уходит у него из-под ног… Видел знакомое лицо, и в то же время, — то был как бы двойник Васьки… Уж не выдумал ли он того, что знает его? А если выдумал или если ему это так явно кажется, то не болен ли он на самом деле? И Васька как-то странно посматривал на него…

Однажды Саша не выдержал и, встретившись с ним в дверях, спросил:

— Васька, это ты, что ли?

— Я… — отозвался парень. — А ты, кажись, Сашка?

— Да… А ты как здесь оказался?

— Командира, суку, в армии чуть не убил…

И Васька пошёл дальше по коридору. Опасаясь стукачей и друг друга, больше они ни о чём не говорили. О смерти и похоронах Васькиного отца — тем более Саша и не подумал заговаривать. Больше между ними ничего общего и не было.

После каждого утреннего внутримышечного введения нейролептиков, юношу водили длинными коридорами в кабинет, где проверяли его интеллектуальные способности, а вместе с тем, уточняли предполагаемый диагноз и проверяли его "суггестивность мотивированности" — то есть, не "косит ли" он от армии. Саше задавали вопросы, засекали время, которое он тратил на обдумывание ответа. Саша никак не укладывался в срок. То ли от лекарств, то ли от стрессового состояния, в котором он пребывал с первого дня лечения, его мышление было чрезвычайно заторможено. Впрочем, доверяясь интуиции, юноша всегда находил выход из затруднительных ситуаций. Когда же требовалась чисто интеллектуальная работа, возникали проблемы.

Какой-то тест заключался в том, что нужно было разложить в две кучки картинки: в одну — те, на которых изображались одушевлённые предметы, в другую — неодушевлённые.

Саша явил здесь верх юродства. Почти все картинки у него оказались одушевлёнными.

Психолог недоумевала, почему вместе с одушевлёнными оказались: арбуз, корабль, телега и тому подобное. И Саша объяснял, что арбуз — живое существо, потому что он растёт, меняется сам по себе, и что вообще трудно провести границу между живым и неживым: живая ли амёба, живая ли гидра, рыба, рак, лягушка? Почему же растения должны быть неживыми? И корабль — одушевлён находящимся в нём капитаном, поскольку он, как бы, является продолжением его рук и ног, повинуется его воле — точно так же, как наше тело является продолжением нашей души, разума, желаний… И телега была одушевлена тем, что в неё была вложена идея телеги, первоначально пребывавшая в голове человека…

— Так, что же, тогда, — спрашивала врач, молодая, приятная женщина, — Всё кругом одушевлено?

— Выходит так, — отвечал Саша. — Я об этом до сих пор не думал… Но сейчас мы вместе пришли к этой мысли… А вы читали Платона?

Однако вопросы задавала она…

— А камень, к примеру, тоже одушевлён? — продолжала свою линию психолог, не отвечая на его вопрос.

— Это спорный вопрос… — Саша, задумался на пол минуты. — Пока камень валялся на земле, его можно было бы считать неодушевлённым… Но, вот, как только древний человек взял его в руки и стал использовать как орудие, то камень тут же одушевляется, поскольку он становится носителем идеи человека…