Когда Бош уселся за столом, то посмотрел на Грау пронзительными глазами, в которых мерцала его знаменитая улыбка.

— Хуан, что такое нитриты в воде?

Грау решил, что для Боша этот вопрос — лишь повод начать разговор.

— Понимаете, сеньор Бош, нитриты — это… — Он неожиданно для себя запнулся. — Они появляются, когда вода загрязнена органической материей. Это признак загрязнения воды.

— Хорошо, Хуан, — кивнул Бош. — Большое спасибо.

Он улыбнулся Грау и больше ничего не сказал. Юноша сидел, окаменев от ужаса, не зная, что говорить, и не представляя себе, что сейчас будет. На самом деле аудиенция была окончена.

— Вы свободны, идите, — сказал наконец Бош. Это было всего лишь испытание. Если бы Грау не сумел ответить Бошу, что такое нитриты, его, скорее всего, уволили бы с работы.

То, как Грау побаивался Боша в бытность молодым инженером, с годами не прошло. С точки зрения Боша, сотрудники должны были быть готовы делать свое дело, каким бы ни было задание, не задавая вопросов и не ища оправданий. Обычно Бош давал сотруднику задание и оставлял его в покое — однако он все равно пользовался лишь угрюмым уважением работников; лично его они не любили. Бош был авторитарным руководителем и не любил, когда кто-то ставит под сомнение его решения, и иногда обижал опытных управляющих «Бакарди», которые привыкли доверять своему собственному мнению. Десятки лет спустя Грау признавался: «Я ощущал это всю жизнь.

Он говорил: «Не хотите ли возглавить такой-то и такой-то проект?» И совершенно тем же тоненьким голоском с той же непринужденностью мог сказать: «Знаете, мне кажется, вам не следует больше работать в нашей компании». И этот взгляд — как будто он видит тебя насквозь!»

Одни работники «Бакарди» были недовольны Бошем как руководителем, а другие искренне им восхищались. Он регулярно обходил с инспекцией все помещения «Бакарди» и отмечал усердных работников — но при этом отчитывал тех, чей труд не соответствовал его стандартам. Были ли у этих оценок какие-то последствия — вопрос спорный; текучесть рабочей силы у «Бакарди» была невелика. Договоры с профсоюзом и трудовое законодательство не позволяли уволить работника — разве что за какой-то вопиющий проступок, — и лишь немногие увольнялись по собственному желанию, поэтому возможность продвинуться по службе представлялась редко. Получить должность в «Бакарди» — на винокурне, на фабрике по производству рома, в пивоварне «Атуэй», в администрации — считалось в Сантьяго большой удачей: платили в компании больше среднего, условия труда и социальные льготы были лучше, гарантия занятости надежнее.

Если молодые жители и жительницы Сантьяго ступали на порог компании «Ром «Бакарди»», они, как правило, там и оставались, а зачастую делали все возможное, чтобы здесь работали и другие члены их семей.

Например, Пепин Эрнандес пришел на работу к Бакарди в 1954 году в девятнадцать лет и прошел по следам отца — начальника цеха на разливочном заводе «Атуэй». Первая его должность была временной, однако отец твердо решил, что если Пепин поработает в «Бакарди», это будет хорошее начало карьеры. «Отец очень верил в семью Бакарди, — вспоминал Эрнандес в интервью одной сантьягской газете в 2002 году. К этому времени Эрнандес уже стал директором Музея рома, проработав в кубинской ромовой промышленности сорок лет — сначала в компании «Бакарди», затем у ее социалистических преемников. Он вспоминал, что Хоакин Бакарди, получивший образование в Гарварде и ставший мастером-пивоваром «Атуэя», дружил с его отцом, брал его на рыбалку на своей яхте, а сам Бош не раз и не два говорил старшему Эрнандесу, как высоко он ценит его труд. «Мой отец говорил, что если Бош в кого-то верил, то всегда давал возможность развиваться», — вспоминал Эрнандес-младший.

Об этом же говорил и Раймундо Кобо, который проработал в компании «Бакарди» почти двадцать лет, когда ей еще владела семья Бакарди. Кобо работал на полставки в литейном цехе компании, и однажды в мастерскую пришел Пепин Бош и попросил его сделать бронзовую отливку. Через несколько дней Бош вернулся, и работа Кобо так ему понравилась, что он тут же предоставил ему должность на полную ставку. Когда Кобо давал интервью в Сантьяго в возрасте восьмидесяти шести лет, спустя долгие годы после выхода на пенсию, он вспоминал, что Пепин Бош был afectuoso y respectuoso – дружелюбным и почтительным работодателем. Он работал у Бакарди в ту эпоху, когда личное внимание, два ящика пива и бутылка рома a~nejo в подарок на Рождество позволяли завоевать преданность работника — до того, как социализм научил рабочих относиться к руководству с подозрением.

Для Пепина Эрнандеса, интеллигентного и образованного человека, посвятившего жизнь изучению истории «Бакарди», поездки на рыбалку и подарки на Рождество были свидетельством «патерналистского» отношения Бакарди к своим работникам. Эрнандес охотно признавал, что в компании хорошо платили и уважали права работников, однако он настаивал, что руководство «Бакарди» в конечном итоге, как и все капиталисты, было заинтересовано в основном в «деньгах и коммерции». Подобно другим сотрудникам «Бакарди», он обращал внимание на «холодную и стальную» сторону характера Пепина Боша, на его единоличные решения, которые не всегда нравились работникам, которые были уверены в собственных способностях и собственном мнении и были готовы требовать, чтобы с ними обращались как следует.

Одним из таких работников был высокий чернокожий человек по имени Пабло Ривас Бетанкур, который пришел на работу в компанию как мастер заводской перегонки спирта. Пепин Эрнандес, который юношей работал вместе с ним, вспоминал, что Бетанкур был «джентльменом образца девятнадцатого века», который высоко ценил честь и рыцарственность и без колебаний вызывал на дуэль любого, кто, как ему казалось, сомневался в его отваге и характере. Бетанкур был человек культурный, читал стихи и держался с большим достоинством. «На винокурне его звали просто Пабло, — говорил Эрнандес, — и на работу он ходил в неряшливых брюках, футболке и бейсболке. Однако в городе он был дон Пабло Ривас Бетанкур — в панаме, дорогой льняной рубашке-гуаявере и идеально отутюженных брюках из плотного хлопка». Эрнандес вспоминал, как однажды, когда ему было слегка за двадцать, работал на винокурне ночным сторожем, а Ривас был дежурным мастером. Ночью Бош нагрянул к ним с очередной внезапной инспекцией.

Эрнандес и другие работники, даже находясь на третьем этаже, сразу понимали, что к ним прибыл именно Бош, поскольку после катастрофы 1946 года он прихрамывал, и взобраться по заводским лестницам было для него долгой и тяжкой работой.

Заслышав его приближение, Эрнандес постучал ключом по одной из перегонных колонн — это был сигнал для коллег, что приехало начальство. Большинство работников тут же приняло крайне занятой вид, однако Бош, который сидел на табурете, опершись спиной о перегонный куб, не шевельнул ни единым мускулом. Завидев Риваса, Бош подошел к нему и с легкой иронией проронил: