Я летать не умею. Я умею больно падать. На этот раз мне удалось это сделать даже в нужном направлении. Я все равно не успевал. Я не успевал довольно долго – пока Первый Меч убивал мальчиков, я не успевал, пока он резал Князя, я не успевал, когда он нанес первый удар по золоченой нити… В каком-то метре от меня лежал меч маленького телохранителя, как оружия для боя – хуже нет, но для того, чтобы нанести один единственный удар…

Я закричал – это не был крик воина, подбадривающего себя перед схваткой. Это не был свирепый крик разъяренного самца. Я орал, пытаясь выжать из собственной глотки все на что она способна. Примерно так верещит кабан, которого не смогли прирезать с первого захода, и он, все еще живой, визжит, давясь собственной кровью… У меня не было никаких шансов – даже если Первый Меч остановится – завеса меня не пропустит – точнее пропустит, но только мои обгоревшие останки – не сложилось у меня с королевской кровью. И все-таки я попробовал. Это, вероятно, было одно из самых неэстетичных сражений в истории. Первый Меч в ослепительном мундире делает шаг к завесе, слышит мой утробный вопль и получает удар снизу вверх – от пола в пах. Кажется, я успел еще и провернуть клинок до того, как Первый Меч рубанул сверху вниз. Все-таки я был быстр, недостаточно быстр, чтобы спасти Князя, но достаточно быстр, чтобы убить Первого Меча. Свой последний удар он нанес тем клинком, который, должен был перерубить нить. Нить, до сих пор удерживающую, сотни лезвий, направленных вниз.

Я не рассчитывал попасть в рай. Но все-таки надеялся на менее гнусные рожи даже в аду. Вероятно, специально, чтобы поиздеваться надо мной, вместе со мной перенесли в ад кремлевских стрельцов. Головная боль, на которую накладывались головокружение и тошнота были, видимо, второй частью наказания. Неужели я настолько грешен? С другой стороны, это лучше, чем ждать пока мое тело сожрут черви… Охх – и Чернобородов тут. И Данила. Все-таки какое некрасивое зрелище мужское лицо. Особенно – когда оно наклоняется над тобой, заставляя всматриваться в это пособие по отсутствию художественного вкуса.

– Он жив? – интересно, это они друг о друге в третьем лице?

– Жив. – Откуда у говорящего такая уверенность, кто в этом месте может сказать, что он жив? – Поверхностная рана и сотрясение мозга, зашьем, пару дней отлежится и будет как новенький…

Неожиданно я сообразил, что веки у меня не только открываются, но и закрываются, а глазные яблоки вполне могут поворачиваться из стороны в сторону, значительно расширяя мой кругозор. Я увидел рукав костюма – он был порван и весь в крови. Хозяину такое не вернуть. С другой стороны, может, я и вправду жив?

Я снова был жив. Жив и даже рад своей койке, ширины которой было как раз достаточно, чтобы не падать, если лежишь на ней не шевелясь. Я уже третий день съедал всю порцию, которую мне и моему сокамернику доставляли сквозь крохотное окошечко в двери камеры. Еще одно окошечко-щелка метрах в трех над полом, рыжие кирпичные стены, в углу камеры – дыра в полу, два топчана – вот и весь интерьер. Впрочем, надо проще смотреть на жизнь и радоваться ей, в ее любых проявлениях. Не умереть – само по себе очень радостное событие. Как мне объяснить это своему сокамернику, Даниле? Данила считал меня то героем, то подлецом, в зависимости от того, о каком эпизоде из содеянного мною и пересказанного ему он вновь и вновь принимался расспрашивать. Думаю, ему все же легче было бы сделать вид, что убийство детей – вполне нормальная вещь, если ты на службе. К несчастью, пребывание Данилы у меня в ученичестве серьезно развратило его мышление. Теперь ему приходилось сомневаться. А может, он просто ждет, когда я начну проковыривать ногтем туннель к свободе? Он этого дождется. Но не сейчас. Голова трещит так, будто по ней треснули мечом… Не удивительно – ведь так оно и было. Мне дважды повезло: гибель Великого Князя разрушила смертельную для меня защитную завесу, и Первый Меч от болевого шока и потери крови поразительно быстро потерял сознание – фактически удара не было, лезвие просто упало на мой череп. Повезло и дворянским семьям Москвы: к тому моменту, когда нить все же оборвалась. в зале уже никого не было, точнее, никого живого – детишки даже меня вытащили. Как я успел остановить Первого Меча – сам не пойму, может, кто-то придал мне дополнительное ускорение путем мощного пинка? Финальной точкой этого фестиваля везения стала эта тюрьма. Все же не лобное место.

Не знаю, кто оказался на верху в той куче мала, в которую должна была превратиться верхушка московской знати. Им явно было не до нас. Даже когда они вспомнят о двух узниках, им придется хорошенько поломать голову над тем, кто мы – соучастники убийства монарха или случайнее попутчики?

Думаю, бояться нам стоило не Москвы, а Киева. Убийство Первого Меча мне не простят при любых обстоятельствах. Младшая Хозяйка, посылая меня в Москву, была уверена, что я не смогу помешать ее плану разрушить до основания московский проект. Она была права: я не только не помешал, я еще и помог Первому Мечу найти кристалл. Первым Мечом Хозяйка жертвовала изначально – из Кремля живым он не вышел бы в любом случае… Однако убить мага-меченосца должен был не я.

Лучшее, что могло меня ждать – оставаться в этой камере, если Хозяйка Лысой Горы решит, что этого вполне достаточно… Фактически мой выбор – это выбор ненависти. Я предпочитал ненависти ведьмы – ненависть Данилы, который, если мы останемся здесь, рано или поздно к нему обязательно придет.

– Встать! К стене! – Тщетно надеясь на понимание охранниками того простого факта, что мой нос уже упирается в кирпичную стенку и поэтому еще теснее в нее вжаться я не в состоянии, я тем не менее пребывал в некотором возбуждения от того, что в камеру ввалился не один охранник и даже не пятеро, а по штуке на каждую конечность детектива Алекса и его ученика Данилы. Трудно сказать, кого они боялись, наверное Данилу: я до сих пор был не в состоянии обижать даже клопов в собственной кровати.

Мои объятия со стеной закончились довольно быстро: пятясь, охрана оставила нас наедине с тазом воды, бритвенными принадлежностями и – вот так сюрприз – с парадными мундирами, родными братьями того, в котором Первый Меч принял свою смерть. Неужели специально пошили по образцу? Что ж, наш последний выход будет по крайней мере красивым.

Даниле брить было особо нечего, а я выполнил этот ритуал со всем рвением, которое только могло выдержать мое лицо. И пусть теперь не везде сохранилась кожа, зато не уцелел ни один волосок. Во всяком случае одного противника я одолел. Данила продержался как раз до обеда. Обед был роскошным, и стоило бы ему порадоваться, если бы не десерт. На десерт нам приготовили по сигаре. Цена их баснословна, и если вы вовремя не ограбили несколько караванов с золотом, выкурить такую сигару вы можете только в одном случае: если вы дворянин и приговорены к смерти через сожжение. Надо сказать – это признание заслуг. Даже дворянам чаще всего просто отрубают головы. Вот она – высшая точка моей карьеры – мне пожаловали дворянство и угостили сигарой. Жаль, что после вершины сразу оказываешься на склоне, и в моем случае он отвесный.

Наверное, Данила просто не умеет курить, вот и слезы на глазах, такое часто бывает с новичками…

– Учитель нас сожгут?

– А пепел развеют… – обнадеживать уже поздно. Проковырять дырку в стене я так и не успел, кажется, даже толком не успею об этом пожалеть: в еде явно было снотворное.

А ведь я успел отвыкнуть от солнечного света. На месте организаторов я все-таки подождал бы захода, такое зрелище – и впустую. Конечно, у меня была не лучшая точка для оценки, но, судя по расстоянию от моих ног до камня Красной площади, костер будет знатный.