– Чуть попозже, – привычными своими словами Пафнутьев наловчился уходить от всех срочных вопросов и решений. «Чуть попозже» – говорил он, когда слишком уж его торопили, когда нечего было сказать или вообще преждевременно было произносить что-либо определенное.

* * *

Строители жили в подвале. Это была большая комната, почти зал, который в будущем можно бы приспособить и под настольный теннис, и под бильярд, и даже под небольшое стрельбище – чего по пьянке не придет в голову загулявшим гостям. По диагонали, из угла в угол, расстояние явно превышало двенадцать метров, и из воздушных пистолетов вполне можно устраивать полуночные состязания.

Здесь было тепло, сухо, вдоль стен шли толстые, горячие трубы – отопление в доме было свое, независимое от внешних условий, от государственных котельных. И воздух свежий – три небольших окна у потолка давали достаточно и света, и воздуха.

Вдоль стены стояли несколько кроватей, скорее всего позаимствованных в какой-нибудь соседней воинской части. Но заняты были только две – с них-то и поднялись два мужичка, едва Пафнутьев вошел. Поднялись да так и остались стоять у своих кроватей, словно ожидая от него каких-то указаний.

– Вольно! – сказал Пафнутьев, закрывая за собой дверь. Мужички расслабились, заулыбались и сели на кровати, с которых только что поднялись. – Кто такие будете?

– Работаем мы здесь... – ответил молодой – более щуплый и, похоже, пошустрее.

– Давно? – задал Пафнутьев самый невинный вопрос, не предполагая, что он окажется самым существенным из всех, которые он вообще мог задать.

– Да уже больше года, – ответил тот, что постарше.

– Да-а-а? – удивился Пафнутьев. – А сами откуда?

– Западная Украина. Золочев.

– А дома – жены молодые, дети малые?

– Так оно и есть.

– И что же вы тут делаете?

– Штукатурные работы, кирпичная кладка, камин вот сложили, отопление провели... Сейчас третий этаж вагонкой обшиваем. Хватает работы.

– Когда домой?

– Собирались через месяц... А теперь даже и не знаем.

– В чем проблема?

– Хозяина-то нашего, говорят, убили...

– Точно, убили, – Пафнутьев сел на свободную кровать. – Могу подтвердить. Этой ночью и убили.

– Вопрос возникает...

– Слушаю внимательно.

– Кто же заплатит за работу?

– Сколько вам не заплачено?

– За весь год и не заплачено.

– За год?!

– Мы и намекали, и открытым текстом, и за горло брали нашего Константина Александровича...

– И что же Объячев? Устоял?

– Устоять-то он устоял... Да, видно, не все такие лопоухие, как мы, – сказал молодой парень. – К кому нам теперь за деньгами-то? Или все так и ахнулось?

– Не знаю, ребята, – Пафнутьев развел руками. – Вопрос непростой. И если уж говорить откровенно...

– Ну? Ну? – нетерпеливо, почти хором заторопили его рабочие, побледнев от дурных предчувствий.

– Не завидую я вам.

– Да не надо нам завидовать! Мы тоже никому не завидуем! Нам деньги нужны!

– Понимаю, – кивнул Пафнутьев. – Хорошо вас понимаю. И потому не завидую. И сразу говорю – не по моей это специальности. Моя забота – убийцу найти.

– А почему к нам пришли с этим делом?

– Не только к вам, я ко всем подхожу. Народу в доме не так уж много, человек пять, семь... С вами чуть побольше. Убийца в доме. Кто?

Но даже эти суровые слова не смогли сбить мужиков с их собственных проблем, – похоже, они и не услышали вопроса Пафнутьева, озабоченные уплывающими из рук деньгами, которые зарабатывали целый год. Они смотрели Пафнутьеву в глаза, и он хорошо видел, что нисколько не заботит их поиск убийцы, что думают они сейчас только о деньгах. Впрочем, их напряженное, сосредоточенное молчание могло быть истолковано совсем иначе. И Пафнутьев мог при желании озвучить сейчас их мысли иначе – все ли сделано чисто, не осталось ли следов, нет ли чего такого, за что их могут привлечь, уличить и посадить надолго.

Всматриваясь в лица мужиков, вслушиваясь в их горестные причитания, Пафнутьев не мог избавиться от впечатления, что во всем этом таится какой-то второй смысл. Или рабочие не договаривают, или говорят не самое главное. То вдруг без всякой надобности быстро переглянутся, словно сверяя свои слова, словно советуясь. И еще видел Пафнутьев – нет, все-таки нет в них истинной горести, боли, разочарования. Не так себя ведут люди, которые, отработав год, вдруг обнаруживают, что получать им нечего и даже, более того, – не от кого. В какой-то неуловимый миг показалось ему, что они не столько печалятся, сколько хотят показать свою опечаленность.