– Сие есть тайна великая, – смиренно ответил эксперт.

– Значит, стреляли в мертвого... – повторил Пафнутьев, пытаясь осознать открывшиеся перед ним события. – Скажите, а разве человек, который стрелял с близкого расстояния, мог не заметить крови на груди?

– Ее могло не быть. Ну, выступила капелька, ну, выступила вторая... Если на нем был пестрый свитер, махровый халат, одеяло с пододеяльником... Вполне могло случиться так, что стрелявший и не заметил, что перед ним полноценный труп. Особенно если этот выстрел прозвучал вскорости после убийства. Мне все время хочется задать вам один вопрос...

– Слушаю внимательно.

– Не допускаете ли вы, что этот гражданин, который лежит перед вами в данный момент... Не допускаете ли вы, что он во время убийства был пьян?

– Он наверняка был пьян.

– Именно это я и хотел сказать, но не решался, поскольку такого вопроса передо мной не стояло, а навязывать свое видение происходящего... Я бы не хотел произвести впечатление человека, который лезет не в свое дело, простите за грубость выражения.

– Я вам чрезвычайно благодарен за это уточнение. И подтверждаю – он действительно был пьян.

– Но не слишком, – глаза эксперта за зеленоватыми стеклами неподвижно уставились на Пафнутьева.

– В каком смысле?

– Видите ли... Он, конечно, выпил в тот вечер... Но количество алкоголя, распределенное на столь большое тело, не должно было произвести на него сильное потрясение. Настолько сильное, что он не почувствовал, как в него втыкают стальную спицу.

– Вы сказали спицу?

– Я так сказал? – удивился эксперт. – Ну, что ж, – рассудительно продолжал он, – если я так сказал, значит, так можно сказать.

– А что это еще может быть?

– Понятия не имею. Вязальная, велосипедная... Остро заточенная спица... Она войдет в тело очень легко, почти без усилий.

– И смерть наступает сразу? – уточнил Пафнутьев.

– Без промедления. Но я, с вашего позволения, вернусь к разговору о состоянии этого человека перед смертью... Смею заметить, что вы несколько поспешно осмотрели эту маленькую ранку.

– Я чего-то не увидел?

– Да, с вашего позволения. Прошу обратить внимание. – Пафнутьев вынужден был подойти к самому трупу и склониться над ним, чтобы рассмотреть нечто совершенно маленькое. – Видите?

– Да, ранка.

– Я не о ней. Рядом с ранкой еще один, почти незаметный укол.

– Да, что-то такое просматривается.

– Человек, совершивший убийство, был неопытен в этом деле. Поначалу он хотел уколоть чуть ниже... И в таком случае промахнулся бы, в сердце бы не попал.

– И он исправил свою ошибку?

– Я не об этом, – с чрезвычайной терпимостью произнес эксперт. – Я о другом. Если человека хотят уколоть в одно место, но не доводят преступный замысел до конца и, чтобы исправить оплошность, колют в другое место, более удачное для осуществления задуманного... О чем это говорит?

– Этот человек не слишком опытен.

– Я о другом, – эксперт опустил голову, как бы ожидая, пока в комнате заглохнет эхо от глупых слов Пафнутьева. – В каком же состоянии должен был находиться человек, который позволяет совершить над собой все эти попытки? Он не был связан? На нем не было наручников? Его никто не приковывал к батарее? Я не обнаружил на теле никаких следов насилия.

– И как все это понимать? – спросил Пафнутьев растерянно.

– Сие есть тайна великая.

– Ну... великая или не очень великая сия тайна... Разберемся.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. У меня есть некоторые предположения, но говорить о них преждевременно. Мне необходимо во всем убедиться самому.

– Может, поделитесь?

– Позвоните мне завтра.

– У меня тоже есть некоторые предположения, – задумчиво протянул Пафнутьев. – И я тоже хочу кое в чем убедиться сам. Ну и дом построил Объячев себе на погибель! – пробормотал он. – Ну и народец собрал под одной крышей!

– Человек этот жизнь прожил насыщенную. С виду он, конечно, производит впечатление здорового, крупного, сильного... Но в нем все настолько изношено, настолько запущено... Проживи он еще пять лет, на него свалилось бы такое количество всевозможных болезней... Кто знает, кто знает, – может быть, такой конец для него наиболее приемлемый.

– В смысле – счастливый? – спросил Пафнутьев уже в кабинете эксперта.

– Любой конец назвать счастьем весьма рискованно, однако мысли такие посещают и меня.

Уже выйдя на улицу, на солнце, на свежий, весенний воздух, к живым людям, которые ругались, воровали, пили водку, подличали и плодились, Пафнутьев вдруг вспомнил Худолея, который ко всем приставал с каким-то совершенно дурацким капризом – крови-то мало, маловато крови выплеснулось из простреленной головы Объячева. Все тогда воспринимали его слова как неуместную шутку, а мужик-то дело говорил. Потому и крови было мало, что стреляли в мертвого, в которого уже можно было и не стрелять.