– Может, я ему трубку передам?

– Скажи, чтоб не учил ученого, а съел... Он знает, что нужно съесть, – сдержался в последний момент Шаланда и положил трубку.

Солнце поднялось над кромкой леса и сквозь продолговатое окно у самого потолка проникло в подвальную комнату. Не такая уж она оказалась и подвальная – окно есть, воздух свежий, тепло и тихо. Неплохо устроились строители, если уж хватило у них терпения, не получая денег, продержаться здесь больше года. Солнечный квадрат мерцал на противоположной от окна стене, создавая в комнате красноватые сумерки. Висящая на шнуре лампочка оказалась как раз в солнечном луче, и тоненький раскаленный волосок можно было различить на фоне темной стены.

– Что же здесь произошло этой ночью? – бормотал Пафнутьев, в который раз оглядывая пустоватую комнату. – Что же здесь все-таки произошло?

– Понимаешь, Паша, я мог бы сказать, – Худолей присел на кровать напротив. – Объяснение, вроде бы, напрашивается само собой – напились, подрались, один изловчился другого чем-то по затылку садануть, а увидев, что приятель мертв, дал деру. Но мы не можем, Паша, не имеем права не учитывать других событий, которые разгулялись в этом злобном доме. Убит хозяин, причем убит многократно, повешен бомж, или сам повесился от безысходности существования. Перед нами лежит бедный строитель с расквашенным затылком. Это что – все случайности, или тянется цепочка, неразрывная, прочная, с намертво сцепленными звеньями?

– Для случайностей слишком много закономерностей, – пробормотал Пафнутьев слова не совсем понятные, но обладающие какой-то неуловимой убедительностью.

– Ты думаешь? – переспросил Худолей, пытаясь понять скрытый смысл пафнутьевских слов. – Вообще-то да, – согласился он, и невозможно было догадаться – действительно ли осознал глубину мысли Пафнутьева или же просто решил не перечить начальству.

– Знаешь, я не удивлюсь, если еще будут трупы, – сказал Пафнутьев слова, более понятные.

– Я тоже, – быстро согласился Худолей. – Даже удивлюсь, если на следующее утро обнаружится, что все живы.

– И кого бы ты определил в кандидаты?

– Даже и не знаю. Ум меркнет. Если бы ты у меня об этом же спросил вчера... Строителя, – Худолей кивнул на труп, – я бы ни за что не назвал. Они были вне игры. У них нет здесь ни имущественных надежд, ни затронутого самолюбия, ни путаных отношений с кем бы то ни было... И вот, пожалуйста. А что этот странный тип по фамилии Вьюев? На каких ролях он здесь?

– Если помнишь, Андрей задержал его в первый же вечер, когда он пытался бежать с документами. Объячева терпеть не может, тот его попросту ограбил. Мог ли он убить Объячева? Мог. Мог ли Вьюев желать ему смерти? А он этого и не скрывает. И еще одна пикантная подробность... Маргарита – бывшая подружка Вьюева. Объячев в свое время, лет двадцать назад, увел ее у Вьюева. О чем, как заверяла меня Маргарита, никто не жалел. Вьюев вздохнул освобожденно, она вздохнула с облегчением, а Объячев перевел дух с чувством глубокого удовлетворения.

– Кто тебе так трепетно рассказал про их вздохи?

– Маргарита.

– Но ты же знаешь, насколько это условно, насколько это не так, насколько это чисто бабье понимание случившегося? – Худолей так посмотрел на Пафнутьева, будто всерьез изумился его легковерности.

– Конечно.

Пафнутьев прекрасно представлял себе, как все могло произойти. Прекрасный юноша Вьюев, прекрасная девушка Маргарита, между ними кое-что завязывалось, перед ними открывалось, как они были уверены, прекрасное будущее, и, казалось бы, нет ничего в мире, что могло бы им помешать. Но, оказывается, есть в мире нечто такое, что помешать могло, – Объячев. Уверенный в себе, веселый, с явно выраженным авантюрным характером и потому кажущийся ярким и победоносным. Вполне возможно, что он не был потрясен Маргаритой, но ему всегда была важна победа, любая – над обстоятельствами, над людьми, над чем угодно. Вьюев – его друг или, скажем, добрый приятель, во всяком случае, они были знакомы до того, как появилась Маргарита. И он ее увел. Ни она, ни более слабый Вьюев не могли этому противостоять. Сейчас Маргарита говорит, что они и не хотели противостоять, оба согласились с тем, что произошло. Но это толкование сегодняшнего дня.

Прошли годы, переменилась страна, Объячев и Вьюев стали партнерами, соратниками, единомышленниками. И произошло то, что уже случилось однажды двадцать лет назад, – Объячев, как сейчас говорят, кинул Вьюева на двести тысяч долларов.

И давняя обида вспыхнула в душе Вьюева с новой силой. Убедившись в том, что денег ему не получить, в отчаянии, в легкой степени безумия мог Вьюев выстрелить в Объячева?

Мог.

Но выстрелил ли он?

Как знать, как знать...

– Кстати, а где его чемодан с документами? – прервал Худолей затянувшиеся размышления Пафнутьева.

– В финансовом управлении на экспертизе. Пусть дадут заключение. Чего стоят все эти бумаги, как их надо поднимать, и какую такую роль они сыграли или могли бы сыграть в жизни гражданина Вьюева.

– Разумно, – кивнул Худолей и больше ничего добавить не успел – в дверях возникла улыбающаяся Света. Свежая, красивая и совершенно невозмутимая.

– Завтрак подан, – сказала она и уже собиралась было уйти, как увидела лежащий между Худолеем и Пафнутьевым труп. – Боже... – она закрыла ладошкой рот, чтобы не закричать. – Еще один?