И Худолей решился на шаг простой, естественный и, в данном случае, необходимый. Он решил тщательно осмотреть всю комнату на уровне обыска. Собственно, это и был обыск. Заглядывая под подушки, за деревянные щиты, пробуя рукоятку тисков, Худолей тем временем постоянно прислушивался – не загромыхают ли шаги возвращающихся откуда-то строителей. Но нет, в доме стояла глубокая сонная тишина.

Худолей заглянул под кровать, надеясь увидеть там чемоданчик, рюкзак или еще что-нибудь принадлежащее строителям. Под одной кроватью было совершенно пусто. Это его удивило, озадачило настолько, что он даже вслух произнес обычное свое:

– Ни фига себе...

Но без выражения произнес, как бы утверждаясь в какой-то мысли, в каком-то решении.

Заглянув под вторую кровать, Худолей обнаружил, что все пространство под ней занято бесформенным тюком. Ожидая, что это нечто из одежды, обуви, мелкого инструмента, он тронул его. Тюк был единой массой, и сдвинуть его с места оказалось непросто. И тут Худолей увидел то, что уже ожидал, чему не удивился, – из-под тюка вытекала тоненькая струйка крови. Впрочем, грамотнее будет сказать, что Худолей увидел струйку жидкости, внешне напоминающую кровь.

– Ну, вот, – удовлетворенно произнес он. – Наконец кое-что стало понятным, кое-что стало на свои места.

Тюк он трогать не стал, просто взял кровать за спинку и передвинул ее к середине комнаты. В результате сочащийся кровью тюк оказался открытым. Поколебавшись, Худолей откинул уголок одеяла и увидел мертвое лицо Степана Петришко, с которым совсем недавно, вечером, слушал откровения толстой гадалки и чокался, попивая хозяйское виски.

– Ну что, Степа, приехали? – спросил Худолей и, конечно, ни единого звука в ответ не услышал. – Приехали.

Спустившись в подвал и увидев худолеевскую находку, Пафнутьев придвинул стул, сел на него и некоторое время молча смотрел в мертвое Степаново лицо. И непонятно было – прикидывает ли он поправки в свою версию происходящего, сожалеет ли о безвременно отлетевшей душе или просто вспоминает подробности всего случившегося в этом доме.

– Второй где? – спросил он наконец.

– Я весь дом обошел – нету.

– А охрана?

– Шаландинские ребята говорят, что ничего не видели, не слышали и знать ничего не желают. Мимо нас, говорят, мышь не проскочит. Мимо нас, говорят, птица не пролетит.

– Птица, может, и не пролетит, – проворчал Пафнутьев. – Что с ним? – он кивнул на труп.

– Похоже, по затылку врезали.

– И как это понимать?

– То, что его порешил напарник из своей же деревни... мне не верится. Не говорю, что не верю, я выражаюсь осторожнее – мне не верится. Скорее всего другое.

– Ну? – нетерпеливо поторопил Пафнутьев.

– Одного порешили, а второго не успели. Слинял второй.

– Так слинял, что оперативники не услышали? Ведь если одного убивают, второй такой крик поднимает... Никто в кровати не останется. А говоришь, мышь не проскочит.

– Это они говорят, шаландинские... А ты, Паша, за последний час, два... Ничего такого не слышал? – спросил Худолей без всякой задней мысли и, только проговорив вопрос, спохватился, зажал свой поганый рот полупрозрачной ладошкой и с ужасом уставился на Пафнутьева, ожидая кары и гнева.

Пафнутьев лишь укоризненно посмотрел на Худолея и отвернулся.

– Слышал, – сказал он.

– Да? Что, Паша?

– Женский шепот.

– И что же она тебе нашептала?

– Нашептала.

– Что, Паша?! Что?!

– Не знаешь, что шепчут в таких случаях?

– Не знаю, Паша. Мне ничего не шепчут... Сопят в ухо – и все.

– Надо бы его обыскать, – кивнул Пафнутьев в сторону трупа, безмолвно лежащего на полу, усеянном песком, цементом, известью, щебнем и всеми теми материалами, из которых состоит дом. – Стой! – вдруг воскликнул Пафнутьев. – Посмотри! – и он указал на несколько двойных линий, пересекавших комнату в разных направлениях. Две линии тянулись от двери к окну, потом, изогнувшись под острым углом, направились к тискам, потом, тоже под острым углом, – к кровати. – Что это может означать?

– Все очень просто, Паша, – не задумываясь, ответил Худолей. – Труп таскали по комнате. Паника здесь была, как я понимаю. Убийца подхватил его под мышки и поволок к окну, а убедившись, что не сможет вытолкнуть в эту маленькую дыру под потолком, потащил к двери, но спохватился – там у входа оперативники. И он, завернув его в одеяло, затолкал под кровать. Эти две полосы – следы от каблуков: когда его волокли, на песке оставались борозды.

– Ты такой умный, – озадаченно проговорил Пафнутьев.