– Васыль, – со значением протянул милиционер. – Так я тебя знаю. Ты из Золочева?

– Приходилось бывать, – осторожно ответил Вулых. А что еще он мог ответить, что мог придумать на эти вопросы, простые, как удары кувалды.

– Ну, ладно, – сказал второй милиционер, до сих пор молчавший, – плотный, румяный, рыжий, в тесном кителе, – видно, недавно располнел, не успел еще форму сменить. – Пиво ты выпил, не мешали мы тебе бутылку закончить... ведь не мешали?

– Вроде того...

– Документы есть?

– Какие документы? – спросил Вулых единственное, что мог спросить, а что еще придумаешь в таком вот положении? – Какие документы? – повторил он и бросил, бросил, не удержался, осторожный взгляд в сторону своей сумки, спортивной сумки на длинном ремне и с «молнией» – она стояла, прижатая к стенке вагона так, чтобы желающий не смог бы сразу схватить ее и убежать.

– Любые. Лучше все-таки документы, которые удостоверяли бы личность. Прости, старик, но служба... Положено. Паспорт, удостоверение, военный билет, водительские права... Что угодно. Есть?

– Есть.

– Давай показывай.

– А если нету?

– Плохо. Придется с нами пройти.

– Куда?

– Старик, – скучающе протянул первый милиционер, тощеватый, хиловатый, но разговорчивее и доброжелательнее рыжего своего напарника. – Ну, куда мы тебя можем повести... Не в баню же. В линейное отделение милиции.

– А может, договоримся? – неловко намекнул Вулых на возможность сговора, даже как бы пообещал что-то.

– Там и договоримся, – нельзя сказать, что рыжий не понял намека, понял, прекрасно все понял, но, окинув взглядом фигуру Вулыха, две пустые бутылки из-под пива, сумку – потертую, заношенную, в некоторых местах схваченную медной проволокой... Опять же электричка, небритая физиономия, заискивающий взгляд... Ну, попытается мужик сунуть полсотни, да и те мелочью. Ну, расколется, ну, раскошелится – каждому по полсотне даст... Нет, не стоит связываться. А если окажется, что тот самый... Награда будет куда круче. – Давай, старик, шарь по карманам, ищи свои ксивы.

– Ксивы? – не понял Вулых.

– Документы, значит, – сказал рыжий и еще раз убедился в правильности своего вывода – если мужик не знает слова «ксивы», значит, полный лох.

Некоторое время Вулых сидел неподвижно и прикидывал, прикидывал, как поступить. Оттолкнуть милиционеров, броситься по проходу к выходу... Нет, догонят, морду набьют, и все будет еще хуже. «Может, и в самом деле простая проверка документов? – мелькнула обнадеживающая мыслишка. Может, зря запаниковал... Отъехал-то порядочно, уже другая область...»

Не говоря ни слова, Вулых полез во внутренний карман нейлоновой куртки, для виду порылся там, перебирая в пальцах уже нащупанный паспорт, прикидывая – не может ли он еще что-нибудь сказать, предложить, чтобы все-таки обошлось, и поехал бы он дальше, никого не трогая, никем не интересуясь. И достал бы третью, последнюю бутылку пива из своей сумки, открыл бы ее о подоконник и первые глотки из горлышка сделал бы большие, свободные, чтобы ощутить остроту и свежесть только что открытого пива.

Но нет, в голову ничего не приходило, и он как-то подневольно вынул паспорт и протянул тощему милиционеру. Нутром почувствовал, что этот человек проще, доступнее, добрее.

– Ага, – сказал тот. – Понятно. Вулых Васыль Мирославович. – И со значением посмотрел на рыжего. И Вулых заметил: простые люди подобные вещи замечают сразу – как бы окаменели черты лица у рыжего, как бы обострились. Он словно сгруппировался и сейчас уже готов был в доли секунды опередить Вулыха, что бы тот ни затеял – вдруг выхватит пистолет, взмахнет ножом, бросится в окно или бежать по проходу... Все это уже предвидел рыжий и ко всему был готов.

– А ну-ка, – сказал он и, взяв у напарника паспорт, всмотрелся в фотографию молодого еще Вулыха, глупого и счастливого, – он тогда только закончил школу, бегал за своей нынешней женой, и не было у него еще двоих детей и никого из родителей еще не хоронил. – Все ясно, – сказал рыжий. – Придется тебе, старик, с нами пройти.

– Зачем? – обмер Вулых.

– Пара пустяков. Не переживай, в крайнем случае, переночуешь.

– Если все нормально, – подхватил тощий, – посадим тебя утром на львовский поезд, и в тот же день будешь дома.

И понял, понял бедный Вулых, что дома он будет не скоро, ох не скоро. Уже не в силах поступать разумно и здраво, вскочил он со своего места, рванулся к выходу, зная в то же время, что бесполезно это, что будет еще хуже, но это уже был рывок отчаяния, рывок животного – окруженного, офлажкованного, взятого на прицел...

Рыжий ждал чего-то подобного, и Вулых не успел даже выскочить в проход, не успел сделать ни шага к тамбуру, к двери, к свободе – плотный милиционер оказался на удивление ловким и шустрым. Едва Вулых проскочил мимо него, как он в ту же долю секунды сзади обхватил его за туловище, прижав руки к бокам так, что Вулых не мог даже пошевелиться. Тощий тут же изловчился и, не теряя времени, надел на него наручники.