– Я правильно тебя понял, Паша? – тут же откликнулся Худолей и весь как-то остановился в движении, замер, боясь услышать нечто огорчительное.

– Да, с меня причитается, – кивнул Пафнутьев.

– Паша! – Худолей прижал ладошки к груди. – У меня нет слов!

– Тогда действуй. Может, в карманах у него что-нибудь осталось.

– А знаешь, Паша... Карманы карманами, а ведь у него в кулачке что-то зажато, что-то он перед смертью боялся потерять. – Худолей присел перед трупом и попытался разжать крепко сжатый кулак Степана. Через какое-то время ему это удалось, и он осторожно вытащил из скрюченных смертью пальцев клочок бумажки, совсем небольшой, в половину спичечной коробки. – Ни фига себе! – воскликнул Худолей, всмотревшись в бумажку. – Сто долларов держал покойник в руке перед смертью, – сказал Худолей, протягивая Пафнутьеву свою находку.

Пафнутьев взял треугольный клочок доллара, смятый, остывший в мертвой руке, забрызганный кровью, и, нащупав за спиной спинку кровати, тяжело опустился.

– То-то гадалке виделись доллары, летящие по ветру, то-то она все не могла понять, в чем дело... Ты понимаешь, что происходит в этом доме?

– Крутые разборки, Паша, очень крутые разборки. И выход здесь один, другого не вижу... Если не возражаешь, могу поделиться скудными своими соображениями.

– Делись.

– Брать всех, без исключения: от объячевской бабы Маргариты – до шалопутного гостя Вьюева. Каждого заводить в отдельную звукоизолированную комнату...

– Дальше.

– Пальцы в дверь и жать, пока все не скажет.

– Неплохо, – вздохнул Пафнутьев. – Понимаешь, они ведь не знают того, что знаем мы с тобой. Они не знают, что Объячев убит трижды... Про спицу знает только тот, кто ее воткнул в непутевое объячевское сердце... О клофелине в виски знает только тот, что его влил... Вот только про выстрел в голову знают все. Сколько у нас осталось живых на сегодняшнее утро?

– Света, – неосторожно подсказал Худолей.

– Про Свету я помню, – кивнул Пафнутьев. – Маргарита, супруги Вохмянины и Вьюев. Всего пять человек. Не исключено, что каждый из них убийца. И ничего... Весело смеются, пряники жуют.

– А может, все это проделал кто-то один? – предположил Худолей.

– Влил клофелин в объячевский стакан, проткнул его сердце спицей, потом продырявил голову, повесил бомжа, пришиб строителя... Так, да?

– Паша, ты меня не понял. Иногда просто необходимо произнести очевидную чушь, чтобы убедить кого-то в его же правоте. Я выдал чушь, взял на себя эту неблагодарную роль. Ты ведь не станешь произносить всякие глупости. Я притворился дураком, а ты тут же убедился в собственной правоте и проницательности.

– Спасибо. Что будем делать?

– Искать второго умельца. Как его... Васыль Вулых.

– Где?

– Вокзалы, автостанции, аэропорт, электрички... Вулых – чужой человек в городе. Он не осмелится здесь оставаться, не сунется в гостиницу... Ты слышал – они сами говорили, что больше года живут в этом доме, не смея высунуться наружу – у них не было даже милицейской регистрации! Из чужой страны ведь приехали на заработки!

– Из другой страны, – поправил Пафнутьев.

– Как сказать, Паша, как сказать... В НАТО они уже запросились. Вот когда в нашу сторону направят ракеты из-под Киева, когда появится натовская база под Харьковом... мы продолжим этот разговор. Не возражаешь?

– А может быть, и второго хлопнули? Может, и Вулых лежит где-нибудь под кроватью?

– Все свободные комнаты в доме я уже обшарил. Не был только в комнате Светы...

– Остановись! – сказал Пафнутьев и в упор посмотрел на Худолея.

– Виноват, – Худолей прижал к груди обе ладошки, накрыв одну другой и склонил повинную голову.

– Проехали, – сказал Пафнутьев. – Если Вулых ушел, то только через окно. Он не мог пройти мимо шаландинских оперов. Ты видел, как они расположились? Приставили диван к двери, подперли ее так, что там и в самом деле мышь не просочится.

– Ох, Паша... Здесь столько дверей, столько дверей... Но я с тобой согласен: если он ушел, то разумнее всего это сделать через окно.

Не говоря ни слова, Пафнутьев встал, поднялся на первый этаж, прошел мимо охранников и оказался во дворе. Он обогнул дом и приблизился к подвальному окну, через которое мог уйти Вулых. От окна по лужам, по тонкому весеннему ледку, взламывая его и проваливаясь в жидкую глину, кто-то прошел совсем недавно, но не к калитке, а к сараю в глубине двора. Ушел Вулых, ушел легко и просто. Огородами, участками, лесными тропинками вышел на трассу, проголосовал и был таков.

Пафнутьев прошел до конца участка, пока видны были следы сбежавшего строителя, пока не уперся во временный деревянный забор с вырванной доской – в эту дыру и протиснулся строитель, сразу выйдя на соседний участок.

Почему он бежал? Спасал жизнь, убегал от преследования? Кому могли помешать строители, живущие в подвале? Чему были свидетелями? Уж если они прожили здесь больше года, то наверняка многое знали о нравах и обычаях этого дома, о том, кто мог убить Объячева, а кто убить не мог ни при каких обстоятельствах.