– Так годится, – сказала она.

И, приблизившись к самому пафнутьевскому уху, чуть слышно, даже не шепотом, а шевелением губ, произнесла три слова – три коротеньких, маленьких, почти несуществующих словечка.

И Пафнутьев с горечью вдруг осознал, что сиреневые заросли мгновенно отшатнулись от него, исчезли лунные зайчики в мятой траве, и сумасшедший сиреневый запах юности тоже испарился.

– Это точно? – спросил Пафнутьев, отстраняясь.

– Конечно... Об этом и спрашивать не надо.

– Как же все получилось?

– Случайно... Мы странно встретились и странно разошлись.

– Еще кто-нибудь в доме знает?

– Нет.

– А как ты объясняешь то, что произошло?

– Понятия не имею. Дичь какая-то. Просто не могу найти никаких объяснений.

– Вот почему ты бежала в комнатных шлепанцах по весенним лужам, – медленно проговорил Пафнутьев.

– А ты бы не побежал?

– Конечно, побежал бы...

Пафнутьев чуть шевельнулся, почти незаметно, почти неуловимо, но Света сразу все поняла.

– Уходишь?

– Надо.

– Ты не забудешь меня?

– Не понял?

– Не забывай меня, ладно? – в глазах Светы стояли слезы. – Просто помни – и все. И больше ничего. Есть, дескать, такая.

– Светка, ты круглая дура! – невольно вырвалось у Пафнутьева. – Ты не представляешь, что говоришь! Забыть тебя – это все равно, что забыть собственное имя. Понимаешь?

– Точно, да? Я тебе понравилась?

– Света, – Пафнутьев помолчал, подбирая слова. – Жизнь без тебя это будет... Это будет просто стон. Незатихающий, никому не слышимый, никем не замечаемый горестный стон.

Света припала к Пафнутьеву и некоторое время стояла без движения. Ее глаза сияли от счастья, и, казалось, она сейчас такое скажет, такое выдаст, что...

– Представляешь... Иду по улице, ничего себе такого не думаю, и вдруг ты навстречу! Здорово, правда!

– Хорошо бы, – мечтательно произнес Пафнутьев, а сам тем временем прислушивался к звукам за дверью – они явно предназначались для него. Худолей шумно хлопал дверью, зачем-то топая при этом, потом принялся звать Андрея. Тот заговорил громче, чем требовалось, и тут же примолк, видимо, Худолей дал ему знак – говори, дескать, тише, начальство работает. – Пора, – сказал Пафнутьев. – Меня зовут.

Странное существо все-таки была Света – едва услышав последние слова Пафнутьева, она снова бросилась со слезами ему на грудь, будто все происходило на вокзале, в аэропорту, будто он уезжал или улетал если не навсегда, то надолго и путь его ждал опасный и неизвестно, выживет ли, вернется ли...

– Господи, Света, – растерялся Пафнутьев, – я еще не умираю, еще поживу немного...

– Будешь меня помнить, да?

– Я тебя никогда не забуду. Клянусь.

– Ну что тут у вас? – распахивая дверь, произнес Пафнутьев нарочито громко и властно.

– Труп, – ответил Худолей, скорбно потупив глаза.

* * *

Произошло следующее. Неугомонный Худолей, измаявшись от бессонницы, отправился к строителям побеседовать, языки почесать и, между прочим, попытаться вызнать что-нибудь такое, чего никогда человек не скажет большому начальнику, который записывает в протокол каждое слово.

Спустившись в подвал, Худолей постучал в дверь.

Ему никто не ответил.

Он постучал сильнее.

Ответом опять была тишина. И тишина эта не понравилась многоопытному эксперту, что-то в ней было неживое, тянуло от этой тишины чем-то нехорошим. Подобные вещи Худолей всегда ощущал остро и безошибочно.

Толкнув дверь, он убедился, что она не заперта. Пошарил рукой по стенам, нащупал выключатель, включил свет. Он вспыхнул непривычно ярко после полной темноты – комната была пуста. Обе кровати оказались застеленными, было такое впечатление, что на них в эту ночь никто не ложился.

– Ни фига себе! – присвистнул Худолей, чтобы хоть что-то произнести, чтобы звуками голоса нарушить эту мертвенную тишину.

Комната была достаточно просторной, метров двадцать пять. Кроме кроватей, здесь были свалены всевозможные дрели, электрические рубанки, на отдельном столике были закреплены мощные тиски, в углу стояли лопаты, ломы, трубы.

Мягкими, крадущимися шагами Худолей обошел всю комнату, все осмотрел, кое-что даже ощупал, постоял перед маленьким окном, врезанным в стену у самого потолка. Приподнявшись на цыпочки, потянул на себя раму. Окно оказалось незапертым. В общем-то, в этом не было ничего необычного, – вполне возможно, строители оставляли окно на ночь открытым. Было уже тепло, и весенний воздух способствует сну здоровому и целебному.

Постояв некоторое время в полной растерянности, Худолей снова обошел всю комнату. Странным было то, что строителям некуда было деться – выходы из дома блокировали ребята Шаланды, затевать работы в столь ранний час и будить обитателей дома... Нет, это было совершенно невероятным.