– Я вот думаю, что милиционеры, которые задержали Вулыха, поступили не совсем разумно. А если говорить откровенно и называть вещи своими именами, то они поступили так глупо, так глупо, что никогда в жизни поступить глупее им уже не удастся.

– Это в каком же смысле?

– Они должны были оставить Вулыху сто тысяч, а остальные поделить между собой. И жили бы в лучших домах, их дети учились бы в английских институтах, жены ходили бы в греческих шубах, а сами они попивали бы пивко на Канарских, Багамских, Фолклендских и прочих островах. А вместо всего этого получат запись фиолетовыми чернилами, скрепленную опять же фиолетовой печатью.

– Какую запись? – не понял Пафнутьев.

– В трудовой книжке. Спасибо, дескать, вы славные ребята, и мы очень вами гордимся.

– Я спросил у Шаланды о том же... Там действительно вышла накладка... Когда ребята задержали Вулыха и доставили в отделение, они не знали, что у него в сумке. Сумку вскрыли уже в кабинете начальника. Вокруг стола собралось все отделение, включая дежурного, водителя и секретаршу. Человек семь, не меньше.

– Если бы они этот миллион поделили на семь человек, все те прелести красивой жизни, о которых я только что говорил, стали бы доступны всем семерым.

– Невозможно, – вздохнул Пафнутьев. – Это уже было невозможно.

– Почему?! – наконец, в голосе Худолея прорвались какие-то живые нотки.

– Обязательно произошла бы утечка информации. Втроем – Вулых и два милиционера... Все было возможно. Но когда их стало семеро... Исключено. Обязательно произошла бы утечка. Кто-то что-то ляпнул бы по пьянке, шуба у одной жены неизбежно бы оказалась лучше, чем шуба у другой жены, Багамские острова в чем-то превосходили бы Канарские... Печально, но это так.

– Возможно, ты прав, Паша, – с обидным безразличием проговорил Худолей. Пафнутьев остро почувствовал, что безразличие это касается не только миллиона долларов, но затрагивает вообще все, что говорил Пафнутьев.

– Ну, давай уж, не тяни... Что там у тебя?

– А что, Паша, ты хочешь от меня услышать? – невинно спросил Худолей.

– Я хочу знать имя, фамилию и отчество убийцы.

– Ты слишком много хочешь, Паша. Так нельзя. Это алчность.

– И ты совсем-совсем ничего не можешь мне сказать? – удивился Пафнутьев.

– Ну, почему же, – спохватился Худолей. – И сказать могу, показать, и суждения высказать, неглупые, между прочим, суждения о нашем с тобой расследовании. Пошли, Паша, – Худолей поднялся, с некоторой церемонностью одернул пиджак и, вскинув голову, направился к лестнице в подвал. У первой ступеньки он оглянулся, подождал поотставшего Пафнутьева. – Прошу ничему не удивляться, все воспринимать спокойно и с достоинством.

– И с меня ничего не причитается? – удивился Пафнутьев.

– Это особый разговор. Подобная тема не терпит спешки, суеты, скороговорки.

– Ну, ладно, – согласился Пафнутьев.

Спустившись в самый низ, Худолей распахнул дверь в темную комнату. Нащупав уверенной рукой выключатель, он щелкнул кнопкой, и комната озарилась электрическим светом. Она оказалась поменьше той, в которой жили строители, метров двадцать. Здесь были свалены лопаты, вилы, грабли, отдельным снопом в углу стояли разномастные лыжи, палки, горкой были свалены лыжные ботинки, какие-то неуклюжие, пересохшие, – чтобы привести их в порядок, надо, наверное, не меньше недели смазывать смягчающими ваксами. Но Худолей пренебрег всеми этими завалами и решительно направился в дальний угол, где стояли несколько велосипедов. Подойдя к ним, он присел на корточки и глянул на Пафнутьева. – Прошу обратить внимание, – произнес он отстраненно: дескать, чем только не приходится заниматься.

Пафнутьев тоже присел и послушно уставился в то место, куда смотрел Худолей. И ему сразу все стало ясно – в велосипедном колесе не хватало спицы. Причем если все колесо было запыленным, присыпанным строительной, цементной, известковой пылью, то в том месте, где недоставало спицы, место на ободе было вытертым, гнездо для спицы тоже выглядело свежим – с четким отверстием, чистой резьбой на крепежном винте.

– Вопросы есть? – спросил Худолей, как бы скучая.

– Нет, все ясно. Собственно, ничего нового нам эта дырочка от спицы не дает, но сама по себе находка забавная. Она говорит о том, что мы идем в правильном направлении.

– И это все, что ты можешь сказать? – Худолей оскорбленно поднялся, отряхнул колени.

– А ты? Можешь добавить?

– Спицу вывинтил мужчина. Ни белые ручки Светы, ни трясущиеся – Маргариты, ни пухленькие – Кати на это неспособны.

– Для подобных работ, я имею в виду снятие спиц, натяжение спиц, есть специальный ключ.

– Здесь нет никаких ключей. Просто никаких. Видимо, они где-то сложены в одном месте, в каком-нибудь ящике, в коробке, банке. И потом, на крепежной гайке следы плоскогубцев. Не ключа, Паша, ключ не оставляет следов, а именно продольные заусеницы от плоскогубцев. Это еще одно подтверждение, что работал мужик, а не баба. Ты видел маникюрчики у Светы и Кати?