– А вас ищут?

– У меня есть основания так думать.

– И вы уже не хотите покидать эту камеру?

– Мне и нельзя ее покидать.

– Вы знаете, что Объячев убит?

Скурыгин некоторое время смотрел на Пафнутьева, словно не понимая сказанного, потом отвернулся. И Пафнутьев понял – о смерти Объячева, мучителя своего и тюремщика, он знает.

– Сюда тоже просачиваются кое-какие слухи с воли, – сказал он.

– От кого?

– Вохмянин сказал.

– Он вас навещает?

– Пришел как-то... Совсем недавно. Не то сутки, не то двое назад. Сказал, что Объячев убит и томиться мне здесь уже нет смысла.

– Сутки или двое суток назад Вохмянин сказал о смерти Объячева? – уточнил Худолей.

– Если вы посидите взаперти без окон, без дневного света, без часов, – Скурыгин усмехнулся с горечью, как бы призывая понять и оценить все, что ему пришлось перенести.

– То что? – спросил Пафнутьев.

– То вы не вспомните – был ли какой разговор сутки назад, неделю или месяц... Время превращается в какое-то месиво, и ты барахтаешься в нем совершенно беспомощный, одуревший от неопределенности. Нет, меня здесь не избивали и иглы под ногти не загоняли, не заставляли гадюк глотать и утюгом тоже не прижигали... Но отсутствие времени добивало.

– Интересно! – вдруг закричал Худолей с какой-то истеричной капризностью. – Он сидит здесь, он уйти не может, он томится... А напильник! – он показал найденный им в углу небольшой треугольный напильник с деревянной ручкой. – Все узники мира только и мечтают о напильнике, только и стремятся заполучить напильник, а у вас он готовенький! Интересно! Помню, в каком-то кино узнику передали напильник – не то в булке хлеба, не то в куске колбасы... Да с таким напильником можно все замки перепилить и уйти на волю вольную! – последние слова Худолей произнес даже с подъемом, будто на митинге выступал.

Скурыгин посмотрел на Худолея с нескрываемой жалостью.

– У вас действительно был напильник? – уточнил Пафнутьев.

– А что вы мне предлагаете этим напильником перепилить? Наверху стальная дверь, на нее снаружи вешается амбарный замок, повторяю – снаружи. Никаким напильником не дотянуться до этого замка. Что пилить? Стены из бетонных блоков? Шестьсот миллиметров толщина. Тут такой фундамент, что на нем можно еще десять этажей лепить. Выдержит.

– Интересно, – продолжал канючить Худолей, копаясь в углу и находя там еще что-то для себя чрезвычайно важное. – Интересно, – тянул он и этим своим словечком почему-то нервировал Скурыгина – тот не столько разговаривал с Пафнутьевым, сколько вынужден был все время оглядываться назад, где Худолей, присев на корточки, водил пальцем по цементной пыли. Потом ему это, видимо, наскучило. Он подволок к столу какой-то ящик и сел, присоединившись к общей компании. Его заинтересовал стол, сколоченный из толстых досок, он убедился, что стол сделан прочно, не шатается, что доски приколочены надежно, и бутылка виски при всех его подергиваниях даже не колыхнулась.

– Я вижу, вам стол понравился? – снисходительно спросил Скурыгин.

– Хороший стол, – похвалил Худолей. – Мне бы такой не помешал.

– Зачем?

– Я бы на даче поставил. Вечерком присесть за такой стол, открыть бутылочку чего-нибудь соблазнительного, угостить хорошего человека рюмочкой, второй, а то и третьей... Да, Паша?

– Если это приглашение, то я согласен. – Пафнутьев усмехнулся, увидев растерянное лицо Худолея. – Как вас кормили?

– Приходила полная женщина... Симпатичная. Приносила поесть. В ведре.

– Почему в ведре?

– Не знаю. Ей, видимо, так было удобнее. Ведро накрыто полотенцем, и никто не знает, что там. И опять же ничего не мнется, не бьется, не разливается... Ведро – это не самое худшее решение. Бывало по нескольку дней ничего не давали... Я стал делать запасы.

– Объячев собирался вас выпустить?

– Кто его знает, – Скурыгин передернул плечами. – Может, и собирался... Когда я подписал все, что ему было нужно, он мог спокойно меня выпускать. Но не исключаю, что были у него и другие варианты.

– Что вы имеете в виду?

– Есть у него люди, которые могут выполнить любое поручение. Просто любое.

– Он мог вас убить?

– Да, именно это я имею в виду! – почти прокричал Скурыгин. – И, как говорится, без следов. Здесь столько траншей, ям, котлованов... Сделать это очень просто.

– Когда сняли замок с двери?

– Точно сказать не могу, но, наверное, где-то неделю назад. Объячев сам пришел ко мне, бутылку принес и сказал обо всех моих возможностях... Хочешь на свободу – иди. Хочешь какое-то время здесь побыть, перекантоваться – пожалуйста. Показал документы, договоры, расписки... Я был повязан по всем статьям.

– И что вы ответили? – спросил Пафнутьев.

– Сказал, что подумаю.

– У Объячева были деньги?

– Да, – твердо сказал Скурыгин.

– Много?

– Когда говорят, что у человека есть деньги... Имеют в виду, что он скорее всего миллионер. И потом, Объячев вел активный, я бы даже сказал, какой-то безудержный образ жизни. Ему постоянно требовались живые деньги. Он что-то приобретал, продавал, закладывал... Какой-то он был неустоявшийся... Что вы хотите – предприниматель первого поколения. Они все такие.