— Отправляйся к шайтанам, грязная свинья! — Реджеп-бей разразился проклятиями. — Да отсохнут руки твои, и глаза твои да выклюют грифы! Да покроют тебя гнойные язвы… — вопль снова сотряс дом.

Дождавшись, когда хозяин отдышится и откроет глаза, Вишванатан спросил снова:

— Имена?

Ответом было лишь злобное сопение.

— Что ж, полагаю, ноги тебе больше не нужны. Я заберу их.

Вишванатан зашел хозяину за спину, отсчитал нужный позвонок, приставил к нему свой стилет и прошептал на ухо:

— Смотри.

Последовавший крик был скорее воплем ужаса, чем боли: Реджеп-бей осознал, что нижняя половина тела вдруг исчезла. Он видел ее там, где она должна была быть — но не чувствовал! Даже мучительная боль в ногах исчезла. Он не мог пошевелить ступнями, он не ощущал веревок, стягивающих лодыжки. Но самое ужасное было впереди: проклятый цветочник вытащил пилу и принялся отпиливать ему ногу, как бревно, а он этого не чувствовал! Этого он уж не мог перенести, и сознание его помутилось.

Реджеп-бей приходил в себя еще раза два или три, очень ненадолго, бредил, и снова проваливался в забытье. Но Вишванатан добился своего: среди потока слов он различил то, что ему было нужно — имя.

А получив это, он забрал клинки Аль-Ансар и ушел, распустив веревки. Реджеп-бей остался лежать и истекать кровью. Возможно, карлики попробуют помочь ему, но едва ли преуспеют.

Вишванатан вдохнул побольше морского ветра. Он возвращался в столицу, но не потому, что там был его дом. Туда его вело расследование. Имя, которое он узнал.

Из колесницы Ромулус выглядел немного иначе. Облака скрыли солнце, украв тени. Алов плыла над толпой, и город казался ненастоящим, будто не здания и люди проходили мимо, а древние барельефы Неаполя, искусно изваянные из белоснежного островного мрамора.

Флавий ехал молча, уткнувшись в какие-то свитки. Он упорно избегал разговоров о войске — вчера, ссылаясь на занятость по дому, и сейчас, притворяясь работающим. За ужином и во время завтрака он, наоборот, говорил безумолку о всякой бессмыслице, не давая и слова вставить. Не хочет говорить — и ладно. На заседании уж не отвертится.

Здание сената, как и подобает, было старым. За долгие века оно погрузилось в землю на рост человека и ступени крыльца вели вниз, делая его похожим на сементериум. Мраморные стены и величественные некогда колонны пожелтели и выкрошились, а барельефы оплыли, почти утратив осмысленные формы.

Огромный круглый зал с сиденьями, амфитеатром поднимавшимися от небольшой площадки, венчался полусферическим куполом с окном посередине. Даже в столице не было столь же огромного и величественного помещения, если не считать главной камеры Махамандира, но там Алов не бывала, а потому у нее на миг перехватило дыхание. Она остановилась и стала осматривать зал, и совсем не сразу поняла, что сотни глаз уставились на нее, а сотни ртов замолчали все как один.

— Принцесса! — Флавий жестом пригласил ее пройти дальше. Смутившись, она потупилась и поспешила следом за ним в пурпурный сектор, предназначенный для самых влиятельных сенаторов, послов и важных гостей.

— Сенаторы Ромулуса! — взял слово председатель Юний Эмилий из рода Виталиев. — Вчера мы отводили праздник Плодородия, и сегодня работы у нас вдвое больше обычного. Кроме того, нас удостоила визитом наследница трона империи принцесса Алов. Она желает обратиться к нам с… речью. — Так и чувствовалось, что он хотел сказать «просьбой». Виталий коротко взглянул на нее и продолжил: — Поэтому я предлагаю заслушать ее прямо сейчас, прежде чем мы перейдем к нашим делам. Что может быть важнее вопросов империи. Прошу, принцесса.

Это было неожиданно. Ни тебе церемоний, ни вступительного слова. Подавив неловкость, она встала с места и вышла на площадку для выступлений.

Сотни глаз вновь направили на нее свои взгляды — благосклонные и не очень, вопрошающие и нетерпеливые. Надо начинать. Алов глубоко вздохнула, призвала на помощь все свои знания ромелийского и заговорила.

— Уважаемые сенаторы Ромелии! Я рада, что вы уделяете мне время, но вопрос, который я подниму, действительно важен. Важен для всех.

Она сделала небольшую паузу и осмотрелась — но сенаторы все так же молчали и выражения лиц оставались неизменными.

— Вы уже знаете, что произошло в столице неделю назад. Мой… — голос, не дрогни, прошу! — жених был убит, и страна оказалась на пороге войны. — Шепоток в зале. — Хан Востока обвинил нас в гибели сына и готовится нанести удар. Его степные войска уже в пути.

Алов снова остановилась. Слезы пеленой встали перед ее взором. Говорить на чужом языке довольно тяжело, когда тебя слушает такое количество людей. От которых к тому же так многое зависит. А сенаторы между тем зашептали громче.

— Скоро на столицу обрушится ярость Востока. Воины наши сильны, но уступают в численности врагу. Император призывает всех правителей Империи направить в столицу свободные войска для усиления гарнизона.