— Что-то наверняка произошло.

Это как будто прорвало плотину. Вазиры зашумели, высказывая версии одна за одной. И вдруг все смолкло — ибо открылась дверь, и вошел ан-Надм, но он изменился. Вместо обычного истрепанного халата на нем была черная роба с капюшоном, а на груди на золотой цепи висел медальон в виде солнца в обрамлении множества извивающихся лучей.

— Новый День! — завопил Файдуддин, указывая толстым пальцем на это солнце. — Я говорил вам!

— Да, почтенный Файдуддин, — сказал ан-Надм холодно, и Файдуддин замер, а с ним и остальные. — И что с того?

— Коварные солнцепоклонники…

— Коварные ли?

— Что светлейший хан? — подал голос Абу-Вафик. — Здоров ли?

— Хан в полном порядке. Он заключен в темницу. Все мы с вами видели, в каком состоянии пребывал наш правитель последние недели.

— А ведь это так, — сказал Муизз. — Постоянные истерики, обмороки. Хан растерял силу.

— Растерял силу, — поддакнул ан-Надм. — Смерть сына подкосила его. Он стал слаб телом и духом.

— Да как смеешь ты… — Файдуддин погрозил ему кулачищем, но ан-Надм уверенно перебил его:

— Вспомни, почтенный Файдуддин, что хан сделал с людьми цветов. Разве они заслужили этого?

Все молчали. Пожар и последующую бойню все считали актом беспредельной жестокости, порицали его, ужасались ему — но лишь в душе, не высказывая свою точку зрения вслух из опасения навлечь на себя гнев хана. Ан-Надм это знал, и решил сыграть на этом. Теперь хана нет рядом, и они, возможно, откроются.

Расчет оказался верен. Файдуддин разжал кулаки и сказал, потупившись:

— Я согласен. Пусть он оправдывал это деяние военной необходимостью, это не искупает чудовищной жестокости. Это были мирные люди, даже не воины! Хан не в себе. А если он и в полном уме, так это еще хуже.

Другие вазиры один за одним закивали, перешептываясь. Переворот совершился, оставалась самая малость. Ан-Надм хлопнул в ладоши, и в зал вошли Учтапишек и Решем-Цедер.

— Наша главная задача теперь — война, а главная цель — Запад. Но прежде — одно небольшое дельце, — ан-Надм улыбнулся. — Мы откроем храм Апеш-Мааца.

Храм Крылатого Змея Апеш-Мааца, или Шемеш-Кедема, Старого Солнца — солнечного божества старой Урукашты, находился в пределах дворцовой ограды. Густой сад, больше похожий на лес, окружал его. Сад был обнесен глухой стеной, и никто не входил туда уже пару веков, а в сам храм — и того дольше.

Под ударами молотов кладка стены в том месте, где некогда были ворота, разрушилась, открыв взорам картину дикости и запустения. Дорога, некогда мощеная черным камнем, ушла под землю и проросла деревьями и кустарником. Растительность была буйной, но при этом неправильной, будто какое-то зло, затаившееся в глубине сада, просочилось внутрь каждого листа и каждой ветки и испортило их душу.

Этим злом и был кошмарный храм. Полностью сложенное из черного камня приземистое здание простых рубленых форм теперь можно было принять за холм — так оно заросло лианами и погрузилось в землю. Только черные обелиски, венчавшие углы здания, давали понять, что оно спряталось там, уснуло, похороненное, но не умершее.

Храм этот был построен раньше, чем ханский дворец; раньше, чем стена окружила Шемкент, который тогда назывался Шемеш-Ир; даже раньше, чем мост связал берега великой реки. Дом Аштациршимов, исконная династия правителей Востока, берущая начало в старой Урукаште, возносила в нем хвалу своему огненному змею, сжигая во славу его жертвенных рабов и пленных врагов.

Но время шло, и старые дикие обычаи уходили. Людей больше не сжигали в храме, и молитвы читались все реже. В правление боговдохновенного Джабраила Мукаррама, открывшего людям свет истины в Досточтимом Писании, поклонение прежним богам и вовсе было запрещено — впервые за тысячу лет храм был надолго закрыт. Но змеепоклонники не перевелись, и лишь только династия Мукаррамов пресеклась, они вернулись, и снова зажгли огонь на алтаре.

В последующие века храм то открывали, то закрывали множество раз, и запечатали окончательно во время мятежа аль-Корванов. Многие змеепоклонники были казнены, а храм велели засыпать землей и огородить глухими стенами, дабы никто более не смел приближаться к нему. Но даже Яхъя аль-Корван, самый яростный единобожник, не дерзнул разрушить ужасное здание, уважая его древность. Это было ошибкой.

Три сотни солдат с лопатами и топорами быстро очистили здание от земли и корней, заодно прорубив через заросли дорогу к воротам. Ан-Надм остановился на полпути. Черный куб с зубцами возвышался впереди, внушая безотчетный страх даже ему.

— Иди, — Решем-Цедер подтолкнул его под локоть.

Массивные золотые кольца на створках дверей ничуть не потускнели за прошедшие века, никто из грабителей не покусился на них. Ан-Надм взялся за них и потянул, борясь со страхом. Двери распахнулись легко, как будто и не были возрастом в семнадцать веков. За ними была тьма.

— Иди же, — повторил Решем-Цедер, передавая горящий факел.

Внутри было невыносимо мрачно. Черные гладкие стены словно поглощали свет, ан-Надм чувствовал себя умершим, блуждающим в аду теней. Невысокий каменный алтарь больно ударил его по коленям. В отверстие в потолке он разглядел яркий кружок неба — но и этот свет не помогал глазам здесь.