–  Водки.

–  Какой?

–  Старик, ты извини, конечно… Мне не так важно, какая водка, главное, чтоб бутылка была плоская, понимаешь? Чтоб в карман можно было сунуть.

–  А… - Мужик осклабился, и Апыхтин с дрогнувшим сердцем увидел знакомую щелочку между двумя верхними зубами. Это, видимо, у них наследственное, подумал он. Да и похож этот был на того, пылающего где-то сейчас Вахромеева. Не вылитый, конечно, спутать их трудно, но похож.

Ночь была душная, влажная, а в железном киоске с одним маленьким окошком, наверное, стояла такая духота, что находиться там можно было только ради этой вот девчушки, так быстро усвоившей грубоватые, напористые, панибратские манеры. Неудивительно, что оба они - и Вахромеев, и юная продавщица - были слегка вспотевшими. Поэтому, как рассудил Апыхтин, и отпечатки пальцев на бутылке должны получиться четкими, бесспорными.

–  «Смирновскую» возьмешь?
– спросил Вахромеев.

–  Возьму, - охотно согласился Апыхтин, принимая из рук убийцы бутылочку и беря ее, как бы невзначай, за горлышко.
– А нашей «Смирновской» нет?

–  Приходи завтра.

–  Прямо с утра?

–  Ну, ты даешь!
– рассмеялся Вахромеев.
– После обеда. Часа в три-четыре подвезу.

–  Заметано!
– Расплатившись, держа бутылку за горлышко, Апыхтин направился к машине.

Он уложился ровно в пять минут. Серкова сидела в машине, распахнув обе передние дверцы.

–  У тебя же в холодильнике есть что выпить, - сказала она.
– И, как мне помнится, получше этой.

–  А я не себе, - легко ответил Апыхтин.
– Обещал одному мужику забросить.

–  Пить с ним будешь?

–  Нет, отдам, и все. На это уйдет уже не пять минут, а только две.

–  И сегодняшние твои дела закончатся?

–  И начнется жизнь.

–  Неужели это когда-нибудь случится?

Апыхтин, как и обещал, уложился в две минуты. Он вышел из машины, прошел во двор пятиэтажного дома, в первом же подъезде поднялся на полтора этажа. Почтовый ящик Юферева он уже знал, открыл его без труда, поставил туда плоскую бутылочку американской водки, изготовленной в Польше, снова закрыл дверцу и, убедившись, что никто не видел его за этим странным занятием, сбежал вниз, пересек двор и почти впрыгнул в машину. А проехав три квартала, остановился у телефонной будки и набрал номер Юферева.

–  Саша? Привет! Апыхтин беспокоит.

–  А, приехал наконец! Завтра увидимся? Тут кое-какие события!

–  У тебя в почтовом ящике бутылка водки. Будь с ней осторожен. Она вся в отпечатках. Бери только за горлышко, за металлическую пробку. Завтра ближе к обеду позвоню. И ты мне скажешь, что это за отпечатки. Договорились?
– Апыхтин мучительно вспоминал, как он в последний раз разговаривал с Юферевым - на «вы» или на «ты». Но так и не вспомнил.

–  Конечно, но…

–  Рад был слышать тебя, Саша! Удачи тебе! До скорой встречи! Будь здоров, дорогой! Побед тебе на всех фронтах!

Апыхтин торопливо восклицал все новые и новые прощальные слова с единственной целью - не дать произнести Юфереву ни слова. Это тоже входило в его планы. Апыхтин не мог показаться на глаза капитану, слишком уж он отличался от того банкира, которого знал Юферев. И он решил для себя, что никто не будет видеть его в таком виде и знать, что это банкир Апыхтин. За малым исключением - один человек, возможно, увидит его возвращение к себе.

Тот самый, который сейчас ждет его в машине.

В этот вечер Апыхтин больше не отлучался.

Проснулся Апыхтин, когда красавицы Серковой уже не было. Хризантемы стояли в трехлитровой банке - вазы в его холостяцкой квартире не нашлось. Посуда после вчерашнего ужина была перемыта и сложена стопкой на столике рядом с газовой плитой.

–  И на том спасибо, - пробормотал Апыхтин. Походил по квартире. Повздыхав, включил телевизор.

Шли городские новости, которые обычно заканчивались криминальными событиями. Ради уголовной хроники горожане и включали телевизоры по утрам. Голодовка учителей, забастовка шахтеров, марш отощавших пенсионеров с битьем поварешками по пустым кастрюлям - все это было привычно, скучно и уже не волновало ни власти, ни граждан, поскольку сделалось самой обыденной жизнью, шла ли речь об этом городе или о любом другом.

Черные кадры, на которых можно было различить дымящиеся остатки вахромеевского дома, заставили дрогнуть многострадальное сердце Алыхтина. Конечно, он сразу узнал и железные ворота, и забор из сплошных металлических листов. Видимо, снимали еще ночью - сверкали красными бликами пожарные машины, метались тени, вокруг стояли лужи воды, но, судя по головешкам, оставшимся от дома, приехали пожарные поздновато.

И еще показал оператор - не удержался все-таки от желания потешить горожан сладким ужасом - то, что осталось от наемного убийцы Вахромеева - обгорелые кости, обмотанные проволокой.

–  Надо же, как тебе досталось, старичок, - пробормотал Апыхтин. Его охватило странное ощущение отстраненности, будто вовсе и не он проделал все это, а кто-то другой, чуждый ему и не совсем хороший человек. А он - он просто телезритель, и ему остается только удивляться происходящему, ужасаться и всплескивать ладошками.

Погоревав над печальной судьбой непутевого Вахромеева, Апыхтин отправился в ванную бриться. Этим он должен был заниматься каждый день чтобы скрыть черную свою щетину, явно неуместную при рыжеватых волосах на голове. Присмотревшись к короткой своей шевелюре, он решил, что может позволить себе еще денек не красить волосы.