Доктор Пенн снял с ветки прошлогоднюю сухую коробочку и размял в пальцах. На ладони остались темно-красные семена: бересклет. Ожидая, пока Пайк разберется, куда идти, Пенн по одному бросал семена в след от каблука. Общее замешательство его не тяготило, но утомляло, а лес наводил скуку. «Экзотические растения, папуаски с нагой грудью… Где все это?» Когда же он поднял голову, все уже шли дальше в глубину леса, и ему пришлось пускаться бегом, чтобы нагнать их.

Без сомнений, остров был обитаем. По тропе, которой Пайк вел своих экспедиционеров, много лет ходили люди в обуви с твердыми подошвами. Эти люди, должно быть, охотились и ставили силки так же часто, как это делают в Гэмпшире, отчего лес там молчит летом так же, как зимой. Эти люди были умны, вооружены и находились у себя дома, что давало им право ответить на вторжение любым удобным для себя способом. Об этом думал Пенн, глядя в спину последнему идущему перед ним Джеку.

Прошло совсем немного времени, и отряд вышел на проплешину в редколесье, поляну с утоптанной травой. Прямо на них глядел вход в полуземлянку, крытую лапником. Вход преграждала настоящая дверь, дверь из досок, аккуратно прилаженная на оструганные косяки. Матросы остановились и не шли вперед. Они молчали и переглядывались. Что дальше? Человек, который аккуратно сколотил эту дверь и повесил на петли, имея в своем распоряжении сотни лиственных и хвойных деревьев, не стал делать их них плот или баркас, чтобы спастись. Так ли прав был Литтл-Майджес, предполагая, что команду «Памяти» на безымянном острове примут как спасителей?

– - Ты командир, иди первый, - сквозь зубы, наклонившись к уху лейтенанта, сказал Пенн. Тот не ответил.

Внезапно дверь под землю распахнулась, и на поверхности показалась голова. Круглолицый, человек в мягкой шляпе внимательно осмотрел пришельцев, улыбнулся и вылез наружу весь. Руки у него оказались заняты: в правой он держал блюдо, левой опирался о землю, вылезая наверх. Когда он выпрямился, оказалось, в левой он держит нож. Увидев это, Пенн с быстротой и изяществом необыкновенными дернул палаш из ножен и замер в стойке, выпучив глаза. Острие лезвия заметно дрожало. Пайк заметался – удерживать доктора от драки с, возможно, неравными силами, или хватать за шиворот Джека, который попытался дать стрекача.

– Не опасайтесь! – с приятной улыбкой сказал человек в шляпе и помахал им блюдом, - Мы здесь нарушаем закон? Нет, и не пытаемся грабить. Мы вас увидели ранним утром и, ожидая, готовили овощи. Они свежие, и будут вкусные для вас, они!

Док почувствовал себя глупо и опустил руку с оружием.

– Испугался французского рыбака, - сказал ему на ухо Пайк.

– А ты увидел французского рыбака и испытал умиротворение, – прошипел в ответ Пенн. Он не стал кидаться на товарища с палашом, но попытал бы счастья в рукопашной, если бы дрожание правой руки не помешало ему спрятать клинок в ножны достаточно быстро.

– Конечно, испытал умиротворение. Если бог со мной, кто против меня? – чуть громче ответил Пайк и повел плечами, чтобы рубашка отлипла от намокшей спины. Он поприветствовал человека с блюдом, назвав имя, должность и корабль, а также имя Пенна, как второго человека с должностью, приравненной к офицерской, и точное число матросов, как то предписано.

– Мне все равно, какая страна, - замотал головой рыбак, - Разные люди одинаково хотят есть. Идемте! Меня вы можете называть папаша Мишан, - и скрылся в землянке.

– И мы пойдем? – спросил Пенн запальчиво.

– Мы будем делать то, что я скажу. В данный момент мы идем за ним, - ответил лейтенант и первым стал спускаться вслед за человеком в шляпе. За ним протиснулся Пенн. Вниз вели утоптанные сухие ступеньки, по бокам землю укрепляли деревянные ободья. Доктор, спускаясь, держался рукой за стену и прикасался то к лишенной корней и червей земле, то к прочным деревянным ребрам, которые от времени вошли в грунт на всю толщину. Кто бы ни скреплял эти своды, занимался он ими давно.

Изнутри нора француза напоминала перевернутую ладью: потолочная балка лежала как киль, от него поперек расходились шпангоуты, на которые крепилась разномастная обшивка. На некоторых досках различались надписи. Док поднял глаза на украшенный выжиганием горбыль у притолоки и прочитал вслух:

– - Бизетт.

Папаша Мишан обернулся и улыбнулся ему:

– - Наш кораблик. Мы вынудились разобрать его.

Вытянутая в длину нора представляла собой достаточно просторное жилище. Посередине стоял добротный стол, по бокам – славно сколоченные лавки. В глубине, у очага сидел еще один француз и доводил до ума кушанье в котле. Третий в углу при свете обеденного огня что-то строгал. Двое уже расставляли оловянные тарелки и раскладывали возле них большие деревянные ложки. Все оборачивались и улыбались гостям.

Пенн смотрел на них и находил много общих черт: всем наверняка исполнилось сорок, и все в равной степени утратили стать и жилистость, присущую труженикам моря. В стороне у очага лежало несколько сложенных постелей, их оказалось пять.

Обычно рыбаки выходят за косяком сардин всей разновозрастной артелью, и на одном боте их бывает не менее двадцати человек. Учитывая обстоятельства, логично было предположить, что в этот пасмурный день на стол имели удовольствие накрывать ровесники, покинувшие свою Бретань в возрасте от шестнадцати до двадцати лет, и с тех пор минуло не менее двух десятилетий. Все пятеро за годы совместной жизни успели стать чем-то похожими друг на друга. Они ни словом не перемолвились при гостях, но действовали согласованно и дружно. Каждый в этом доме играл свою старинную роль: переговорщик в самой нарядной шляпе, умеющий расположить к себе, силач, который подправлял разделочную доску, снимал с нее топориком тонкую стружку, кухар у котла в фартуке и чепце наподобие женского. Вот кухар отворачивается от своей стряпни, улыбается мелкими морщинками и говорит тонким голосом: