– Огненный горшочек, мсье.

– Смотри-ка, доска с «Серой гончей», -- заметил Пайк, усаживаясь за стол. – Я ходил на ней несколько лет назад. Один за другим спустились вниз матросы и их страхи при виде кушанья как рукой сняло. Пенн поддался их настроению и ничего не ответил лейтенанту: он тоже сел и в ожидании трапезы протирал краем манжета ложку. Варево благородно пахло розмарином. Пенн знал такую пищу. Годы назад он сидел за столом с людьми, на которых смотрел с обожанием. Они знали, в каком порядке должно подавать блюда и говорили между собой о свойствах вин. Они произносили тосты на латыни, говорили о королях как иные говорили бы о лавочниках, и у каждого руки утопали кружевах до кончиков пальцев. Пенн был с ними, ел, пил, слушал и благоговел. Запах розмарина нанес рану душе Пенна, дав вытечь этим воспоминаниям, и док пообещал себе, чем бы ни окончился день, по крайней мере, наесться здешнего угощения до отвала. Пока двое расставляли приборы, папаша Мишан подходил то к одному, то к другому гостю, расспрашивал о путешествии на покалеченном английском, из-за которого никто не знал, как ему отвечать, и мягко рассаживал рядком на лавке. Затем кухар прошел вдоль стола и положил каждому гостю в тарелку добрую порцию действительно огненного рагу. Пенн заткнул длинные концы кружевных манжет и попробовал немного из своей тарелки.

– Смотри, еще одна, - уже тише сказал Пайк и показал пальцем под потолок, - «Брейкхоффе».

– Голландец, - кивнул Пенн и принялся есть с аппетитом, которого обычно не ждут от человека астенического сложения. – Хорошо, что Майлз на борту. Он бы взял себе весь котелок, и до свиданья.

Пайк поначалу съел пару ложек, но после пяти дней возлияний с лордом Финдли его желудок был уже не тот, что прежде. Он отодвинул от себя тарелку и на ее месте на одной из досок стола прочел слово «Акорн». Лейтенант немедленно указал на новую надпись доку, тот скосил глаза, но отнесся к увиденному с безразличием и продолжил есть. Пайк ложкой сдвинул овощи с края тарелки: на ней читались чьи-то инициалы. Он посмотрел, какая посуда стояла перед каждым за столом: вся она происходила из одного сервиза. Пайк поднял глаза и обвел присутствующих взглядом. С хорошим аппетитом ел только Пенн, а также один из матросов, отличавшийся мощным телосложением. Остальные трое, хотя поначалу и загорелись энтузиазмом при виде неограниченного количества еды, теперь не слишком на нее налегали. Или она была для них непривычно горячей после разбавленной дождевой водой корабельной каши, то ли чудной на вкус из-за обилия пряных трав. Хозяева сидели вместе с гостями, но не торопились есть. Каждый напряженно следил взглядом за одним из англичан. Лейтенант положил ложку и приготовился встать. Папаша Мишан, который сидел напротив, понял его намерение, перегнулся через стол и с улыбкой сказал:

– Пожалуйста, ешьте. Я понимаю, но не стоит беспокойств. Нам уже все равно, в переживании войны мы или в переживании мира. Мы не желаем зла.

– Почему вы не едите? – спросил Пайк.

– Я? Я ем, - еще шире улыбнулся переговорщик, положил в рот полную ложку рагу и прожевал.

– Нам лучше уйти, - заупрямился лейтенант и снова приготовился встать.

– Постойте. Я понимаю. Мы подозрительны для вас. Вы – патриотичный англичанин, вы думаете: у них в достатке леса, зачем они не починят кораблик и не уедут домой?. Чего они хотят здесь? Все просто: здесь к нам не приходят мсье за налогами. Это достаточная причина для нас. Пожалуйста, ешьте, если вам нравится.

Тем временем матрос, сидевший по правую руку от Пенна, наклонился к нему и сказал на ухо:

– Те, кто едят в холме у фей, не вернутся. Я не ем, поэтому я вернусь.

Пенн также наклонился к нему и прошептал:

– Ну и дурак.

– У вас хорошая посуда, - сказал лейтенант, - Вряд ли вы ее изготовили здесь, сами. Именной сервиз на двенадцать персон. Вы взяли ее с собой, когда выходили порыбачить?

– Мы ее нашли, - сказал папаша Мишан и улыбнулся немного иначе, нежели прежде.

– Вон там доска из обшивки «Серой гончей», - сказал Пайк все еще тихо, но Пенн стал есть быстрее, понимая, что скандала не миновать - «Серая гончая» несла тридцать пушек, на ней ходило сто сорок подданных его величества.

Пайк закончил говорить это, опустил глаза, сглотнул, чтобы вернуть голосу звучность, а затем вскочил, ударил кулаком по столу и закричал:

– Где они?

Француз даже не мигнул, глядя на него. В его мягком лице читалась нечеловеческая благожелательность.

– Здесь не всегда безопасно, - ответил он.

Пайк стал медленно вытаскивать из-за пояса пистолет. Матросы тоже привстали со своих мест, хотя один из них, и привстав, не переставал есть. Пенн поскреб по дну ложкой и поменялся тарелками с тем, кто боялся фей. Француз посмотрел на лейтенанта еще ласковее и поднял обе ладони вверх.

– Лу Гару. Мы не виноваты в этом.

Пайк проверил, заряжен ли пистолет, и прицелился папаше Мишану в лоб.

– Понятия не имею, что значит Лу Гару, но я вижу, что вы промышляете грабежом.

Выход перегородил силач с топором в руке, а прежде позволил кухару и двоим остальным выйти наружу. Лицо его не предвещало мирного десерта. Наконец встал со своего места доктор Пенн. Встав, он покачнулся.

– Лу Гару – это примерно как вервольф, - сказал он. – Впрочем, вздор. Давайте просто постараемся обойтись без потасовки. Кстати, Джек, хватит точить закуску. Фейри – не фейри, но в еду здесь добавляют экстракт датуры. Ни с чем не сравнимые ощущения. Надеюсь, я не успел съесть смертельную дозу раньше, чем понял, что это. Уважаемый хозяин в шляпе, снимаю шляпу: это действительно вкусно. Не могли бы вы завернуть мне вторую порцию с собой. Если останусь жив, доем завтра.

Пайк злобно глянул на доктора.

– Нашел время, - сквозь зубы сказал он.

– Я не виноват! – ответил док лейтенанту, - хотя не могу сказать, что неблагодарен, -- кивнул он переговорщику. Тот криво улыбнулся и кивнул в ответ, - Датура – отличная вещь, если верно рассчитана увиваемая роза… То есть, конечно же, употребляемая доза, - продолжал Пенн. – Печально видеть затрачиваемые впустую у… у… Не важно. …на бессмысленное противостояние. Мы можем разойтись без взаимного уничтожения. Пайк, ты начинаешь первым.