– Элб... – позвал капитан, когда доктор Пенн вошел к нему. – Элб, ты образованный, культурный человек...

– Табак сам экономлю.

– Черт с тобой. Можешь перерисовать набело? – Литтл-Майджес подал доку исчерканную карту. – Я уже перестаю понимать, что здесь к чему. Эти прямые линии не нужно, а берега перерисуй.

– Как же я откажусь. – доктор Пенн взял карту из рук капитана и внимательно на нее посмотрел. – Ты назвал меня образованным, культурным человеком. Купил с потрохами, я тебе теперь ни в чем отказать не смогу.

– Вообще ни в чем?

– Ступай к черту. – Пенн перевернул карту на девяносто градусов и снова углубился в изучение. – Майлз, где мы сейчас?

– Ты все равно держишь ее вверх ногами.

– Это не ответ.

– Допустим, я назову тебе две цифры. Это тебе поможет? Просто перерисуй ее аккуратно, в университете должны учить таким вещам.

– Можешь просто показать пальцем.

– Перерисуй ее, и все.

– Майлз, где мы?

Кэп молча отвернулся. Пенн пожал плечами, придвинул к себе чистый лист и взял перо.

В ту же самую минуту в Плимуте сержант Койн, закованный в кирасу, садился в экипаж лорда Финдли. На нем был также блестящий шлем с гребнем, металлические наручи без локтей и перчатки бычьей кожи с пластинками на пальцах. Он горько потел и проклинал тот день, когда произвел на лорда Мередитта впечатление бравого парня. Карета сильно накренилась, когда он во всем железе поставил на ступеньку левую ногу, а правую оторвал от земли. Его огромный рост требовал соразмерно больших и тяжелых доспехов. Вместе с палашом и мушкетоном Койн весил как трое обычных пассажиров. Впряженная в экипаж коренная сделала шаг назад, прежде чем двинуться с места.

Нанятый накануне кучер, который думал, что нашел хорошую и безопасную работу, крикнул лошадям, и карета медленно двинулась вперед. Койн протяжно вздохнул. «Адонаи, не хочу!» – закричал бы он, если бы теперь стоял у моста рыцарей, и к нему подошел шикарно одетый знатный незнакомец и спросил: эй, здоровяк, хочешь отличную работу?

Редкие встречные деревья отмеряли время, медленно уходя мимо окна. Час, другой, третий прошли в мучительном ожидании. Тяжкая тоска все крепче сжимала сердце. Что такое смерть? А успеет ли он осознать ее наступление? Там такие же тишина, темнота и беспамятство, как после сильного удара в лицо, или какие-нибудь другие?

На четвертом часу Койн, не переставая размышлять о небытии, задумался о том, как было бы неплохо сейчас переброситься с кем-нибудь в хэзэрд. На исходе четвертого часа он задремал, а на пятом часу проснулся с чувством сильного голода. Утром в Плимуте он не позаботился о еде в дорогу, а ведь было бы так хорошо сейчас взять за ноги холодную курицу, разломить и вгрызться в белое мясцо. Койн немного взбодрился и посмотрел в правое окно и в левое, не мелькает ли где-нибудь у дороги вывеска...

...Экипаж сильно тряхнуло, и дерево за окном остановилось. Очень близко за тонкой стенкой из шпона с обивкой раздался выстрел, и Койн ощутил сильную тупую боль в левом боку. «Что за...» - жалобно закричал кучер. «Стой, ничего не делай!» - отозвался из внутренностей кареты сержант, опасавшийся, как бы возница не принялся понукать лошадей и они не утащили свое тягло прочь от преследования. Не то было в планах Мередитта. Сержант взял немеющими пальцами кремниевый пистолет с двумя замками, заряженный двумя пулями, и высунулся в окно. Позади экипажа стоял стрелок – пистолет в его руке еще дымился. При виде Койна он от удивления подался назад. Наивно уверенный, что выстрелит наверняка, он не позаботился о том, чтобы закрыть лицо или замаскироваться, почему и был тотчас узнан.

– Пимблтон! Ах ты крыса! – прохрипел Койн и выстрелил в его сторону раз и другой. Лошадь огорчилась и рванула с места так, что вторая пара колес экипажа переехала через толстую ветку, ставшую причиной остановки. Сержант откинулся на спинку дивана, выронил пистолет и стал ждать, когда потемнеет в глазах. Прошло несколько минут. Боль в боку по-прежнему ощущалась, но не возрастала, зато чувство голода становилось все сильнее. Он не без труда отвел закованную в железо левую руку и пощупал бок (в железе осталась небольшая вмятина), а в диванном ворсе нашел сплющенную пулю, поднес ее к глазам и рассмеялся. Смеялся он негромко, но долго не мог остановиться. Чуть больше пороха или чуть меньше расстояние, и все. Все! Ха-ха-ха!

Лорд Мередитт ожидал возвращения Койна. Несколько дней с отъезда сержанта в Плимут его суверен никуда не выходил и никого не принимал. 16 июня, в день, когда Койн должен был добраться до столицы, лорда осадил Чейниус из палаты общин. Он стал добивался встречи с самого утра, но Мередитт не поддавался. Явление Чейниуса очевидно находилось в прямой связи с искусно распущенным слухом о том, что Финдли вернулся на родину. Сам визитер не мог быть заказчиком, но заказчиком, несомненно, был подослан. Грубо выставить его было бы подозрительным, но согласиться на встречу — значило рисковать надежностью секрета. Сэр Юэн считал поистине хитроумной свою идею подменить Финдли сержантом, и верил, что такую тайну надо охранять свирепо. Поначалу он отвлекался тем, что рубил палашом соломенное чучело, установленное в кабинете между двух шкафов с книгами. Солому выносило из-под двери сквозняком. Сестра сэра Юэна, громко цокая каблуками, несколько раз подходила к двери кабинета и кричала: «Это уже неприлично!» Мередитт подходил к двери и отвечал в замочную скважину злым шепотом: «Не ори!» Двадцать лет назад на пороге этого кабинета громко ссорились его родители, и на первом этаже Юэну было слышно все в подробностях. Леди Мередитт пинала солому и уходила.