– Как вам угодно. А узнал я о нем из жалобы одного заключенного, который написал заявление о Пимблтоне, сломавшем ему нос.

– Захватывающая история.

– Понимаю вашу иронию. Между тем, сейчас я вижу интересное совпадение. Вы принимаете участие в судьбе некоего Пимблтона, в то время как на некоего Пимблтона писал заявление некий Ф. Пенн. И на вашем корабле как раз служит некий Ф. Пенн (прошу прощения, я никогда не лез в ваши дела, и об этом Пенне узнал совершенно случайно, в силу цепи совпадений). А сейчас я внезапно задумался: у вашего Пенна нос не свернут ли?

Мередитт перестал отвечать быстро и легко. Он посмотрел на Чейниуса долгим и недобрым взглядом, будто примериваясь, куда лучше ударить. Теперь он еще меньше понимал, к чему клонит Чейниус, и это злило.

– Нет, не свернут. Прямой, как женилка у студента, – процедил Мередитт сквозь зубы. Он нарочно упрямился, не желая дать понять собеседнику, что его догадка верна, и речь идет об одном и том же Пенне. По правде же увечье носа было первым, что бросилось в глаза Мередитту при личной встрече с доком.

– Не сомневался, что жалобу писал совсем другой Ф. Пенн. Ваш-то наверняка здоровяк, и сам бы намял бока этому Пимблтону, будь тот трижды при оружии, - усмехнулся Чейниус.

– Да, мой та еще горилла, – с желчью в голосе ответил Мередитт, вспоминая доковское тщедушие. – Входит – шканцы гнуцца!

– Действительно, слишком частые совпадения маловероятны, – с радостью согласился Чейниус, достал платок и улыбнулся, прикрывая им губы, как будто улыбаться ему сейчас было так же неловко, как другим сморкаться. – Да и к черту, я ведь не о нем пришел поговорить. Пимблтона я вспомнил только пока ожидал вас, а мысли сами текли себе текли... Знаете, как это бывает. Я бы не стал отнимать ваше время разговорами о нем одном.

Мередитт терпеливо кивал.

– Сегодня, по вашим словам, возвращается сэр Джон, – сказал Чейниус и перестал улыбаться.

– Что еще за «мои слова»? – повысил голос Мередитт, но тут же понял, что вышло весьма по-хамски, и попытался смягчить впечатление. – Я ведь для Финдли не наниматель и даже не родственник., – засмеялся он. – Как я могу поручиться за его действия? По моим словам выйдет одно, а по его делам – совсем другое. И что же, получится, что я бросаюсь словами?

– Три дня назад при большом скоплении народа вы сказали, что Финдли возвращается. – негромко, но отчетливо произнес Чейниус.

– Я передал его слова о намерении вернуться. – Мередитт покрутил у него перед носом указательным пальцем: «но-но, милочка, меня вы не подловите». – Я не знаю, с какими обстоятельствами столкнулся Финдли за прошедшее время и как это повлияло на его нынешний образ мыслей и строй действий. Тем более, как мы знаем, некоторые лица прилагают некоторые усилия. Как это ни прискорбно, я не поручусь даже в том, что наш Финдли сейчас вполне здоров.

«Сам дурачок и меня за такого же держишь», – читалось в ответном взгляде Чейниуса, хотя тут же он снова раздвинул усы в улыбке:

– Вы реалист и, я бы сказал, стратег. А мне в силу возраста можно предаться сентиментальности. Я верю, что он вернется. И вот, поскольку сейчас вы как никто близки к милорду Финдли, хотел бы просить вас об одолжении, - заявил гость и принялся щебетать о торговых местах, которые мог бы предоставить Финдли недорого, если он по возвращении надумает возобновлять коммерцию. Мередитт ожидал каверзных вопросов, которые должны были бы вывести его на чистую воду, и собирался хитроумно противостоять, а разговор пошел о лавке и соленых огурцах. «Ах ты дитя порока, ты ради этого меня потревожил?!» - таращился на гостя сэр Юэн, но тот продолжал говорить с безмятежным видом, будто не находил в том ни капли абсурдного, чем довел хозяина до белого каления.

Когда Чейниус убрался восвояси, не забыв забрать свой воняющий ветчиной «Путь паломника», Мередитт вскочил и принялся ходить по комнате, на поворотах изображая фехтовальные выпады и крошащие удары сверху вниз. Вначале его мысль заметалась в поисках ответа на вопрос, ради чего же на самом деле приходил этот христопродавец, и лежащего на поверхности ответа не было. Размышления были так мучительны, что мыслитель совсем забыл о голоде. Мало-помалу мысль сэра Юэна отошла от прямого пути, и он стал задумываться, чего еще он не знает о Пенне. В гостиную не бесшумно вошел закованный в латы Койн и сел на диван, а Мередитт все еще расхаживал туда-сюда и делал вид, будто кого-то душит. Сержант кашлянул.

– Я тебя вижу, – сказал Мередитт, но не остановился. – Что молчишь? Как успехи? Ладно, мимо. Будем рассуждать логически. Если он сейчас на свободе, вероятнее всего, был оправдан. Успели оправдать – следствие шло долго, то есть обвинение было серьезным. Койн, у тебя есть идеи, за что могли судить нашу бледную немочь?

– Пимблтон и раньше сидел? – гулко спросил Койн из-под шлема.

– Наоборот, Пимблтон сторожил решетку с нашей стороны. Вообще причем здесь Пимблтон? Почему ты сказал «Пимблтон»?