— А как зовут-то людей? — требовал Федор Иванович.

— Николаем одного зовут, другого — Левой.

— Так, — обрадовался Федор Иванович, — а третьего, значит, Анфисой Петровной величают? Ну ладно, спасибо им передай. Славные мальчишки! Давно тебя с Николаем поздравить хотел…

— Просили они тебя поскорее поправляться, — перебила Анфиса Петровна, — а уж они будто стараются выполнить какой-то твой важный совет… Очень тебе это, значит, нужно, — полунасмешливо добавила она.

— Очень, — строго подтвердил он, отвергая ее насмешку, — и тебе это нужно, и всем нам, — чтобы дети хорошими людьми росли… Привела бы их разок, что ли?

Однажды Инна Васильевна выследила ребят, когда они поднимались на чердак. Они провели там все «свободное время» этого дня. Несомненно, на чердаке что-то делалось по слесарной части, потому что, вернувшись оттуда, ребята были очень оживлены, а на брюках у Левы появились свежие пятна.

Поздно ночью Инна Васильевна пустилась в путь, чтобы проверить свою догадку. Маленький коптящий фонарик «летучая мышь» слегка раскачивался у нее в руке. Тени впереди ее расступались, метались в тесном пространстве лестничной клетки, скользили вдоль серых стен и снова смыкались позади.

Инна Васильевна выбрала время, когда дети спят. Не хотелось, чтобы они знали, что их новое убежище раскрыто.

Она обошла весь чердак, но ничего не обнаружила. Лишь один отсек имел дверь, которая была плотно прикрыта да еще подперта громадным булыжником.

Инна Васильевна поняла, что находится у цели.

Переступив порог, она очутилась в душном помещении, густо насыщенном запахом бензина, резины, железа — знакомыми запахами гаража. Сделав два шага, она приподняла фонарь. Деревянный помост, заменявший стол, был завален болтами, инструментами, металлическими частями.

Под столом валялось все то, что она когда-то видела в сарае, а потом в комнате Савелия Дмитриевича. Эти «богатства» были даже еще приумножены.

Уже повернувшись, чтобы уходить, Инна Васильевна увидела почти у самой двери черный мотоцикл. Его пустая фара, приподнятая вверх, напоминала раскрытую пасть зверя. Инна Васильевна невольно попятилась.

Этого еще не хватало! Мало времени тратят мальчишки на возню с велосипедом, так они еще поломанный мотоцикл откуда-то притащили. Теперь они станут разбирать его, потом собирать, как было в свое время с замками, будильником, кофейной мельницей. Кто даст гарантию, что после мотоцикла они не примутся за ее швейную машину или откажутся поковыряться в утробе старого локомобиля, уже много лет ржавеющего за сараями?

Нет, надо положить этому конец!

Но если, несмотря ни на что, дети так настаивают на своем, значит, тяга их к этой странной игре слишком велика и простой запрет тут не поможет. Надо иным способом убедить ребят, доказать очевидную нелепость этого их увлечения.

Инна Васильевна прикрыла дверь, ногой придвинула к ней камень и стала спускаться вниз.

Выбрав день, когда Савелий Дмитриевич был снова дежурным, Инна Васильевна постучалась в дверь общежития.

— Войдите, Инна Васильевна, — отозвался тракторист и открыл перед нею дверь.

— Вы меня по стуку узнаете? — удивилась она.

— Не по стуку, и даже не по походке, — ответил тот, — а больше некому быть в это время — все заняты.

Этот нечаянный намек больно задел Инну Васильевну.

— Может быть, вы также угадаете, зачем я пришла? — спросила она, скрывая обиду.

— Санитарное состояние проверить, — бодро отвечал Савелий Дмитриевич. — Пожалуйста! Спасибо за науку, за вмешательство в нашу жизнь.

— За «спасибо» — спасибо, — усмехнулась женщина, — но пришла я не за этим…

Воспользовавшись паузой, он поспешил заверить:

— Чем сумеем помочь — всегда, с большой охотой. Электроплитку исправить… утюг починить… швейную машину… мясорубку…

С каждым новым предметом, который он называл, его голос становился тише и неуверенней — он понял, что не угадал.

— Не то, — покачала Инна Васильевна головой, — исправьте мне детей. Они вас, как я заметила, слушаются.

— Леву? — переспросил озадаченный этой просьбой Савелий Дмитриевич.

— Леву и Николая. Сами знаете — неразлучны они стали.

— Это хорошо, Инна Васильевна, что вы не об одном Леве беспокоитесь. Так чем же они плохи? В чем провинились?