Его мастерская находилась въ саду, лежащемъ за домомъ какъ разъ среди густо населенной части города, но садъ былъ такъ великъ, что въ средин его царствовала глубокая тишина, точно въ уединенномъ парк. Въ семнадцатомъ столтіи гордые рыцари выставили на восточномъ фасад дома среди зелени буксовъ огромный гербъ Шиллинговъ; розмариновыя и тисовыя изгороди были подстрижены въ вид вазъ, пирамидъ и громадныхъ птицъ и перемшивались съ гротами изъ раковинъ и безобразными каменными статуями. Эти лишенныя всякаго вкуса сооруженія почитались всми потомками до барона Крафта, который со своимъ здравымъ смысломъ уничтожилъ это безобразіе. Изувченнымъ деревьямъ и кустарникамъ предоставлено было разрастаться, какъ имъ угодно, устроены были прекрасныя лужайки, посажены хорошія молодыя деревья, и вс ручейки и фонтаны, вытекавшіе изъ птичьихъ носовъ и ртовъ жабъ, теперь вытекали самымъ естественнымъ образомъ изъ мшистыхъ камней и, весело журча, струились серебристыми нитями по лужайкамъ до самаго пруда, обсаженнаго молодыми здоровыми липами, служившими убжищемъ для простыхъ и черныхъ дроздовъ, зябликовъ и пугливой иволги, сладкіе цвты клевера на лужайкахъ усяны были жужжащими пчелами и шмелями, а для лакомыхъ бабочекъ было много клумбъ, переполненныхъ лтними цвтами… Съ восточной стороны садъ отдлялся стной отъ уединенной улицы. Густыя сосны въ перемежку съ лиственными деревьями закрывали каменную стну, и къ этому то лсочку мастерская была обращена своимъ свтлымъ оштукатуреннымъ фасадомъ и смотрла на этотъ зеленый оазисъ, полный благоуханія и птичьяго пнія.

Стеклянная дверь, которая вела изъ комнатъ верхняго этажа на южную галлерею нижняго этажа, была настежь открыта. Съ ближайшихъ горъ черезъ хвойный лсъ дулъ свжій утренній втерокъ, лниво и медленно вливался въ открытый салонъ и проникалъ въ цвтущую оранжерею, наполнившую благоуханіемъ четыреугольникъ террасы, окруженный каменной балюстрадой. Высокія густо разросшіяся верхушки деревьевъ такъ близко прилегали другъ къ другу, что въ комнат, несмотря на яркій ослпительный свтъ утра, было сумрачно и прохладно.

Накрытый для завтрака столъ уютно стоялъ въ уголк, тамъ, гд подл великолпной магноліи карабкался пo стн дикій виноградъ, часть котораго, перекинувшись черезъ балюстраду, старалась зацпиться своими длинными тонкими усиками за ближайшую колонну. Пестрые попугаи арасъ бшено раскачивались на своихъ стойкахъ подъ апельсинными деревьями и съ пронзительными криками протягивали шею къ корзинк съ печеньемъ; съ крыши дома слетали стаи воробьевъ, покушавшихся напасть на завтракъ, потомъ появилась Минка робко и поспшно, какъ будто она дезертировала въ отворенную дверь.

Она съ такой же страстью, какъ и прежде, рвала всякое письмо, всякую фотографію, все, что можно было разорвать, и уничтожала все что она могла стащить; она ломала вера и зонтики своей госпожи, съ большимъ удовольствіемъ царапала ногтями лица прислуги, рвала ихъ платья и утаскивала въ недоступныя мста уборы и наряды. Но баронесса всегда защищала свою Минку съ такимъ же безмолвнымъ хладнокровіемъ, съ какимъ баронъ Шиллингъ – свою строющуюся мастерскую. Она съ невозмутимымъ спокойствіемъ покупала себ новые вера и зонтики, безъ возраженія платила жалующейся прислуг за испорченныя вещи и сама лазила по чердакамъ и сноваламъ, разыскивая запрятанныя тамъ вещи.

Злобное животное было такъ же проворно и ловко, какъ и восемь лтъ назадъ. Оно быстрымъ скачкомъ прогнало съ балюстрады шумвшихъ воробьевъ, набило себ защечные мшки пирожками къ великой досад арасъ и быстро скользнуло на противоположный конецъ террасы. Тамъ поднимались вершины прилегавшей къ террас платановой аллеи; ихъ зелень, точно зеленыя волны, склонялась надъ балюстрадой, и обезьяна, взобравшись по колонн, совершенно скрылась въ освжающихъ втвяхъ.

Вслдъ за тмъ на террасу вышла баронесса. Она была не одна; дама, еще молодая, съ величественной осанкой, со смуглымъ лицемъ и черными густыми спускавшимися на лобъ волосами, слдовала за ней. Она положила мягкій пледъ на стулъ, стоявшій въ защищенномъ отъ втра уголк и разостлала мхъ на каменныя плиты; она сдлала все это очень заботливо, но въ то же время съ достоинствомъ и любовью, какъ подруга юности – ибо баронесса Шиллингъ и фрейленъ Адельгейда фонъ Ридтъ были друзьями дтства. Он были неразлучны въ монастырскомъ пансіон и потомъ постоянно переписывались, поэтому понятно, что баронесса въ 1866г., когда ея супругъ ршилъ безповоротно отправиться на мсто военныхъ дйствій, тотчасъ же вытребовала кь себ свою пріятельницу, не желая оставаться одной. Съ тхъ поръ Адельгейда стала часто бывать у нея и гостить по цлымъ мсяцамъ, чтобы ухаживать за своей болзненной подругой, – она могла это длать, не пренебрегая другими своими обязанностями, такъ какъ была канониссой [14] и не имла совсмъ родныхъ.

– Пожалуйста, Адельгейда, заставь замолчать этихъ раскричавшихся обжоръ! – сказала съ досадой баронесса, показывая на попугаевъ. – У Арнольда страсть длать мн самые неразумные и несносные подарки, а я потомъ должна изъ вжливости терпть ихъ подл себя къ величайшему моему мученію.

Она тяжело вздохнула.

Голосъ ея сдлался глуше прежняго и былъ преисполненъ горечи, цвтъ лица сталъ еще боле срымъ, около глазъ и на вискахъ образовались морщины, свидтельствовавшія о неутомимой внутренней работ тайныхъ страстей и о преждевременной старости.

Она медленно пошла къ столу. Блый вышитый голубымъ шелкомъ капотъ поразительной свжести широкими складками спускался съ худой фигуры, маленькій чепчикъ изъ брюсельскихъ кружевъ съ голубымъ бантомъ, приколотый къ распущеннымъ блокурымъ волосамъ довершалъ ея, такъ называемый, утренній туалетъ, составлявшій рзкій контрастъ съ черной шелковой одеждой канониссы. Она, очевидно, сдлала свой туалетъ ужъ на весь день, – узкое платье плотно облегало ея фигуру, блестящіе волосы тщательно заплетены и приколоты на затылк. Эта серьезная женщина съ темными глазами мало заботилась о красот и удобств.

Въ то время, какъ она кормила бисквитами попугаевъ, изъ стеклянной двери дома вышла молодая двушка и принесла на поднос нсколько закрытыхъ блюдъ съ горячимъ кушаньемъ и кипятокъ для чая.

Глаза баронессы омрачились.

– Гд же Биркнеръ! Почему вы подаете завтракъ, Iоганна? – спросила она съ досадой.

– Мадемуазель Биркнеръ проситъ у васъ извиненія, у нея сильная головная боль, при которой она въ продолженіе нсколькихъ часовъ не способна ни на какое дло, – спокойно отвчала молодая двушка.