Во время послднихъ объясненій у нея на лиц появилось выраженіе удивленія и негодованія. Она подошла къ соф, обложенной мягкими подушками и стоявшей у самой стны, сла на нее и прислонилась головой къ рзьб, украшавшей стну, причемъ одна изъ толстыхъ косъ, пришпиленныхъ на затылк, откололась и упала ей на грудь, но даже это не украсило ее. Эти великолпные блокурые волосы такъ пошли бы къ свжему личику, но здсь они лежали, какъ чужіе. Она сидла такъ со сложенными на колняхъ руками, съ выраженіемъ безмолвнаго презрнія на устахъ и съ полузакрытыми глазами – какъ олицетворенный протестъ противъ соучастничества въ беззаконныхъ дяніяхъ.

Старый баронъ бросилъ на нее искоса полунасмшливый, полусердитый взоръ.

– Пожалуйста, Арнольдъ, не порти жизнь этихъ дтей, – вскричалъ онъ своимъ веселымъ добродушнымъ тономъ. – Феликсъ славный малый, въ его жилахъ нтъ лягушечьей крови! Въ молодости я ни за что бы иначе не поступилъ. Кто не уметъ ловить улыбающееся ему счастье – не человкъ, a тряпка. Позвони-ка, сынъ мой, пусть Адамъ подастъ шампанское.

– Адамъ, папа? Да вдь ты его прогналъ сегодня посл обда.

Старый баронъ посмотрлъ кругомъ широко открытыми удивленными глазами, какъ будто не вря тому, что слышитъ, потомъ, вспомнивъ, ударилъ себя по лбу.

– Проклятая исторія! Я безъ него не могу обойтись, – проворчалъ онъ сердито. – Неужели онъ въ самомъ дл ушелъ, старый дуракъ.

– Да, отецъ, по твоему настоятельному приказанію, – сказалъ молодой баронъ. – Ты обошелся съ нимъ очень дурно сегодня.

– Ба! не долженъ ли я былъ надть перчатки и привтствовать его, когда онъ сыгралъ такую плохую шутку и предалъ своего господина?

– Я говорилъ съ Адамомъ, – горячо вступился Феликсъ, – онъ былъ вн себя отъ горя. Я не понимаю даже, какъ можно было его заподозрить въ этомъ – такое подлое предательство, и мой дядя…

– Молчи! Твой дядя мошенникъ! – закричалъ старикъ своимъ львинымъ голосомъ, и краска гнва покрыла его лицо. – Онъ обокралъ меня такъ же, какъ и тебя лишилъ наслдства. Какъ и гд онъ похитилъ мою тайну, трудно угадать, вдь этотъ негодяй себ на ум. Онъ всю жизнь бродилъ во мрак, но ее онъ подслушалъ, укралъ, это врно. Ну, довольно объ этомъ!

Онъ откинулся на спинку кресла.

– Если господинъ Адамъ еще не одумался и не вернулся, пусть Христіанъ подастъ шампанское, – приказалъ онъ спокойно.

Баронъ Шиллингъ отворилъ дверь и отдалъ приказаніе.

Изъ сней послышался шумъ голосовъ, но никто изъ присутствующихъ не обратилъ на это вниманія.

Дверь быстро захлопнулась… Вскор посл того въ салонъ вошелъ слуга съ подносомъ, и вмст съ нимъ ворвался все усиливавшійся шумъ. Изъ общаго гула выдлялись восклицанія изумленія и ужаса.

– Чортъ возьми! Кажется уличный скандалъ перешелъ къ намъ въ домъ, – вскричалъ старый баронъ, прислушиваясь. Онъ выпрямился, опираясь руками на ручки кресла, и взглянулъ на вошедшаго слугу, у котораго посуда подозрительно звенла на поднос.

– Что съ тобой? – вскричалъ онъ. – Ты блденъ, какъ мертвецъ, и дрожишь, какъ несчастный гршникъ! Что тамъ случилось?

– Это изъ-за Адама! – проговорилъ, запинаясь, молодой лакей.

– Изъ-за Адама? Разв онъ вернулся, негодяй?

– Нтъ, сударь, только его Анхенъ. Она уцпилась за сторожа Фрица и не хочетъ идти домой къ бабушк.

– Ей тамъ и длать нечего, – она принадлежитъ отцу, а его домъ въ дом Шиллинга. Почему онъ не возвращается? Пусть тотчасъ же придетъ!

– Адама, сударь, только что вытащили изъ воды – онъ умеръ.

Старый баронъ упалъ въ кресло, какъ бы пораженный ударомъ.

Въ ту же минуту баронесса испустила крикъ ужаса. Она вскочила съ мста, бросилась къ мужу и спряталась въ его объятіяхъ.

– Тамъ, тамъ, – бормотала она, указывая на стну, прислонившись къ которой сидла.

– Тамъ что-то шевелится, кто-то громко вздыхаетъ, будто человкъ полной грудью – на меня подуло холодомъ!

При этомъ крик Люсиль однимъ прыжкомъ очутилась подл Фоликса. Ея прелестное личико поблднло, какъ снгъ, и, зажимая уши руками, чтобы тоже не услыхать ужаснаго шума, она уставилась испуганными глазами въ страшную стну. Въ отношенiи страха и легкомысленное дитя свта, и монастырская воспитанница, казалось, вполн гармонировали.

– Ты знаешь, Клементина, что твой слухъ нервно раздраженъ, – успокаивалъ ее мужъ, – голосъ его дрожалъ отъ внутренняго волненія вслдствіе только что услышеннаго потрясающаго сообщенія слуги.

– Съ этой стороны часто слышится шорохъ – сюда, вроятно, пробираются мыши изъ монастырскаго дома…

– О нетъ, я это лучше знаю! это бдная душа! – вскричала она растерянно, ея худая фигура корчилась, какъ въ судорогахъ.. – Самоубійца за свои грхи осужденъ на вчное скитанье въ дом Шиллинга. Арнольдъ, мы не можемъ здсь больше оставаться.