— Почему у тебя влажные глаза? — спрашиваетъ Ева.

— У нея, впрочемъ, красивый лобъ, — говорю я, — и руки у нея всегда чистыя. Это случайно какъ-то разъ он были грязны. Я не хотлъ сказать ничего другого. — И я продолжалъ горячо и стиснувъ зубы:- Я все время сижу и думаю о теб, Ева; но мн приходитъ въ голову, что ты, можетъ-быть, не слыхала, что я сейчасъ хочу разсказать теб. Когда Эдварда въ первый разъ увидла Эзопа, она сказала: «Эзопъ былъ мудрецъ, онъ былъ фригіецъ родомъ». Разв это не смшно! Она въ тотъ же день вычитала это изъ книги, я въ этомъ убжденъ.

— Да, — сказала Ева, — а что же дальше?

— Насколько мн помнится, она говорила также о томъ, что у Эзопа учителемъ былъ Ксанфъ.

— Ха-ха-ха.

— Вотъ какъ.

— И на кой чортъ разсказывать въ обществ, что учителемъ Эзопа былъ Ксанфъ? — спрашиваю я. — Ахъ, Ева, ты сегодня не расположена, а то ты до боли хохотала бы надъ этимъ.

— О, нтъ, я тоже нахожу, что это смшно, — говоритъ Ева и начинаетъ принужденно, недоумвая, смяться, — но я не понимаю этого такъ хорошо, какъ ты.

Я молчу и думаю, молчу и думаю. — Теб будетъ пріятне, если мы тихо будемъ сидть и ничего не говоритъ, — тихо спросила Ева. Доброта свтилась въ ея глазахъ; она проводила рукой по моимъ волосамъ.

— Добрая, добрая душа! — воскликнулъ я и крпко прижалъ ее къ себ, - я увренъ, что изнываю отъ любви къ теб, я все больше и больше люблю тебя; ты вдь подешь со мной, когда я уду отсюда? Подумай. Ты вдь можешь похать со мной?

— Да, — отвчала она.

Я почти что не слышалъ это «да», но я чувствую его въ ея дыханіи, я замчаю это по ней; мы бшено обнимаемъ другъ друга, и она беззавтно отдается мн.

Часъ спустя, я цлую Еву на прощанье и иду. Въ дверяхъ я встрчаю господина Мака. Самого господина Мака.

Онъ вздрагиваетъ, пристально смотритъ въ комнату, останавливается на порог, продолжая пристально смотрть.

— Ну-ну! — говоритъ онъ и больше ни звука не можетъ издать; онъ совсмъ смутился отъ внезапности этой встрчи.

— Вы не ожидали найти меня здсь? — говорю я, кланяясь.

Ева не двигается съ мста. Г-нъ Макъ приходить въ себя, удивительная увренность овладваетъ имъ; онъ отвчаетъ:

— Вы ошибаетесь; именно васъ-то я и ищу. Я хотлъ обратить ваше вниманіе на то, что съ перваго апрля до 15 августа запрещено стрлять на разстояніи, меньшемъ одной восьмой мили отъ мста нахожденія гнздъ и кладки яицъ. Сегодня вы застрлили двухъ птицъ около острова; эта видли люди.

— Я застрлилъ двухъ гагарокъ, — говорю я, совершенно уничтоженный. Мн совершенно ясно, что человкъ этотъ правъ.

— Двухъ гагарокъ или двухъ гагаръ, это совршенно безразлично. Вы были въ мстности, подлежащей охран.

— Я согласенъ, — сказалъ я. — Мн это только сейчасъ пришло въ голову.

— Но вамъ это должно было раньше притти въ голову.

— Въ ма мсяц я выстрлилъ изъ обоихъ стволовъ, приблизительно на томъ же самомъ мст. Это было во время одной поздки на острова. Это было сдлано согласно вашему собственному требованію.

— Это совсмъ другое дло, — сказалъ рзко господинъ Макъ.

— Но, чортъ возьми, вы-то знаете ваши обязанности?

— Вполн, - отвчалъ онъ.

Ева была наготов. Когда я вышелъ, она пошла вслдъ за мной; она повязала платокъ и вышла изъ дому. Я видлъ, какъ она отправилась до дорог къ амбарамъ. Господинъ Макъ пошелъ къ себ домой. Я обдумывалъ все это. Вотъ хитрость, сумть такъ вывернуться! Какъ онъ уставился на меня! Выстрлъ, два выстрла, пара гагарокъ, денежный штрафъ, уплата. Вотъ теперь все кончено съ господиномъ Макомъ и его домомъ. Собственно говоря, дло шло необыкновенно хорошо и быстро. Уже началъ накрапывать дождь большими, мягкими каплями. Сороки начали летать низко надъ землей, и когда я вернулся домой и отвязалъ Эзопа, онъ бросился жевать траву. Втеръ началъ шумть.

Въ миляхъ полутора отъ меня я вижу море. Идетъ дождь, а я въ горахъ! Нависшая скала защищаетъ меня отъ дождя. Я курю свою короткую трубку, курю одну за другой и каждый разъ, когда я ее зажигаю, табакъ ползетъ маленькими раскаленными червячками изъ золы. Такъ и мысли у меня въ голов. Передо мной на земл лежитъ связка сухихъ втокъ изъ разореннаго гнзда. И душа моя подобна этому гнзду.

Я помню и теперь каждую малйшую мелочь изъ пережитаго мной въ эти послдующіе дни. Охъ!

Я сижу здсь въ горахъ. Море и воздухъ шумятъ, втеръ и непогода бурлятъ и жалобно воютъ у меня въ ушахъ. Далеко въ мор виднются суда и яхты съ зарифленными парусами; на корм люди, они вс стремятся куда-то; «и, Богъ знаетъ, куда хотятъ вс эти жизни», думалъ я.

Море, пнясь, вздымается и движется, движется, точно оно населено громадными, бшеными существами, которыя сталкиваются тлами и рычатъ другъ на друга; нтъ, это праздникъ десяти тысячъ визжащихъ чертей; они прячутъ голову въ плечи и рыскаютъ кругомъ и концами своихъ крыльевъ взбиваютъ пну на мор. Далеко-далеко въ мор лежитъ подводная шхера; блый водяной встаетъ съ этого острова и трясетъ головой около погибшаго корабля съ парусами; втеръ гонитъ его въ море, туда, въ пустынное море… Я радуюсь, что я одинъ, что никто не можетъ видть мои глаза; я доврчиво прислоняюсь къ скал; я знаю, что никто за мной не стоитъ, никто не можетъ за мной наблюдать. Птица пролетаетъ надъ головой, испуская надорванный крикъ; въ эту самую минуту немного дальше отрывается кусокъ скалы и катится въ море. И молча я продолжаю сидть тамъ нкоторое время; я погружаюсь въ покой; теплое чувство удовольствія овладваетъ мной при мысли, что я могу безопасно сидть въ моемъ укромномъ уголку въ то время, какъ тамъ, наружи, не переставая, идетъ дождь. Я застегиваю свою куртку и благодарю Бога за свою теплую куртку. Прошло еще нкоторое время, я заснулъ.