Произнеся эту тираду, Кринкина потянулась къ Люб и три раза чмокнула ее въ засосъ въ губы.

— Лариса Павловна, можно сказать, душа общества… произнесъ стоявшій около Кринкиной рослый черный прыщавый гимназистъ съ усиками и прибавилъ:- А теперь позвольте мн представиться. Дышловъ… Тоже актеръ-любитель.

Люба протянула ему руку. Любу начали знакомить и съ другими актерами-любителями, сидящими за столомъ. Тутъ была толстая дама, попыхивающая не мене толстой папироской-самокруткой въ янтарномъ мундштук, говорящая басомъ и отрекомендовавшаяся комической старухой труппы. Дама была на самомъ дл очень комична, начиная съ пестраго клтчатаго платья, въ которое она была одта и которое сидло на ней мшкомъ, и кончая громадной брошкой изъ перламутра съ изображеніемъ сердца, проткнутаго золотой стрлой. Подскочилъ маленькій блокуренькій, подслповатый офицеръ съ бородкой и отрекомендовался режиссеромъ.

— Луковкинъ. Былъ-бы и актеромъ, ибо сцена для меня — все, но къ сожалнію, мундиръ заставляетъ быть подъ спудомъ и ограничиться только закулисною дятельностью, сказалъ онъ, поклонившись.

За офицеромъ поклонился молодой человкъ во фрак, съ длинными зачесанными назадъ волосами, брюнетъ, въ усахъ и бакенбардахъ. Хозяйка отрекомендовала его «первымъ любовникомъ».

— Помощникъ присяжнаго повреннаго Гуслинъ, томно прибавилъ онъ, улыбаясь и повелъ глазами.

Дале слдовалъ «комикъ»; толстенькій, коротенькій человкъ въ очкахъ и съ хрипоткой въ голос. Во время рекомендаціи отъ него сильно пахнуло виномъ. Назвался онъ Конинымъ.

Дале слдовали ничмъ особенно не замчательныя личности — конторщики изъ банковыхъ и другихъ конторъ, все больше еще очень молодые люди. Кринкина посадила Любу рядомъ съ собой за столъ и шепнула про комика:

— Вотъ этотъ Конинъ сынъ богатаго отца купца, у нихъ ватная фабрика. Отъ театра онъ, можно сказать, совсмъ ополоумлъ и у всхъ парикмахеровъ заказываетъ себ комическіе парики. Париковъ у него цлая коллекція.

Люба ничего не отвтила.

На стол лежали пьесы, роли, стояли стаканы чаю, чернильница, колокольчикъ и письменныя принадлежности. Офицеръ предсдательствовалъ,

— Ну-съ, Михаилъ Иванычъ, продолжайте, обратилась къ нему Кринкина.

Тотъ позвонилъ въ колокольчикъ и началъ:

— И такъ пускаю на голоса. Одну большую пьесу ставить въ первый спектакль или нсколько маленькихъ?

— Нсколько маленькихъ. Нсколько маленькихъ, послышалось со всхъ сторонъ. — Одна большая пьеса, такъ инымъ можетъ и ролей не хватить, а играть хочется. И наконецъ, лучше-же показать всю труппу.

— Позвольте… но вдь и въ «Горе отъ ума» масса ролей! воскликнулъ Гуслинъ. — Поставимъ «Горе отъ ума» и дайте мн сыграть Чацкаго.

— «Горе отъ ума», Аркадій Лукичъ, мы поставимъ въ одинъ изъ слдующихъ спектаклей, когда выяснятся способности актеровъ нашей труппы, возразилъ офицеръ. — У насъ много новыхъ любителей, съ дарованіями которыхъ мы еще незнакомы.

— Помилуйте… Я игралъ Чацкаго.

— Объ васъ мы не споримъ, но есть другіе. Вдь «Горе отъ ума» не «Помолвка въ Галерной Гавани».

— Пошлая пьеса. И наконецъ, заиграна до нельзя. Я стою за «Горе отъ ума».

— Кто еще за «Горе отъ ума»? Потрудитесь подать голоса.

— Пожалуй, я сыгралъ-бы князя Тугоуховскаго. У меня кстати и паричекъ есть, прохриплъ Конинъ.

— Больше никого? спросилъ офицеръ. — Только два голоса. Вопросъ забаллотированъ. Будемъ ставить маленькія пьесы.

— Ежели водевили, то въ водевиляхъ я не играю., сказалъ Гуслинъ, поводя глазами.

— Хотите, мы вамъ поставимъ «Сцену у фонтана» Пушкина?

— Ну, что «Сцена у фонтана»! Надо чтобы Марина хорошая была.

— Марину я когда-то играла, начала хозяйка. — Конечно, я теперь ужъ немножко устарла, но если загримироваться…

— Играйте, играйте, Лариса Павловна. Вы будете прелестны… наклонился къ ней гимназистъ.

Остальные безмолвствовали. Два молодые человка изъ банковскихъ чиновниковъ переглянулись и сдлали другъ другу гримасы, а одинъ изъ нихъ прошепталъ:

— Ну, Марина! Разв бабушку Марины ей играть.

— Я не настаиваю, господа, я такъ сказала… Сказала потому, что, какъ извстно, изъ исторіи, Марина и на самомъ дл была уже не первой молодости.

— Гд это вы вычитали? послышался вопросъ.

— Ахъ, Боже мой! Я читаю массу источниковъ. И наконецъ, не восемнадцатилтней-же двушк Марину играть!

— Ежели ставить сцену у фонтана, то я, какъ режиссеръ, предложилъ-бы Марину сыграть мадмуазель Бекасовой, вставилъ свое слово офицеръ.

Кринкина сдлала кислую гримасу.

— Я Маничку Бекасову обожаю, она прекрасная актриса, но судите сами, какая-же она Марина, ежели она энженю! И кром того, молода.

— Я энженю? воскликнула двица Бекасова. — Никогда я энженю не бывала!