— Вотъ такъ, Николаша, вотъ такъ… Что тутъ обращать на жену такое особенное вниманіе. Пей, да и длу конецъ. Будешь очень-то ужъ баловать, такъ она сядетъ теб на шею да и ноги свситъ, ободрялъ Николай Ивановича Конуринъ.

Тотъ махнулъ рукой и какъ-бы преобразился.

— Анкоръ, мадамъ… предложилъ онъ красавиц вина.

Красавица не отказывалась. Завязался разговоръ. Она говорила по-французски, мужчины говорили по-русски, и она и они сопровождали свои слова мимикой и, удивительно — какъ-то понимали другъ друга. Первая бутылка была выпита. Николай Ивановичъ потребовалъ вторую.

— Важная штучка! похваливалъ Конурину собесдницу Николай Ивановичъ. — И какая не спсивая!

— Отдай все серебро и вс мдныя — вотъ какая апетитная кралечка, прищелкивалъ языкомъ Конуринъ. — Въ здшней гостинниц она живетъ, что-ли? Спроси.

— Въ готель? Иси? спрашивалъ собесдницу Николай Ивановичъ, показывая пальцемъ въ потолокъ и, получивъ утвердительный отвтъ, сказалъ:- Здсь, здсь. Вмст съ нами, въ одной гостинниц живетъ.

— Ахъ, чортъ возьми! воскликнулъ Конуринъ.

— Мадамъ! Анкоръ! предлагалъ красавиц вина Николай Ивановичъ и отказа не получилось.

— Гарсонъ! Еще такую-же сулеечку! кричалъ Конуринъ и показывалъ лакею пустую бутылку.

Обдъ кончился. Вс вышли изъ-за стола, а Николай Ивановичъ, Конуринъ и ихъ собесдница продолжали сидть и пить Асти. Лица мужчинъ раскраснлись. Масляными глазами смотрли они на красавицу, а та такъ и кокетничала передъ ними, стрляя глазами.

XLII

Николай Ивановичъ потребовалъ еще бутылку Асти, но красивая собесдница на отрзъ отказалась пить, замахала руками, быстро поднялась изъ-за стола и, весело улыбаясь, почти побжала изъ столовой. Конуринъ и Николай Ивановичъ послдовали за ней. Выйдя изъ столовой, она направилась къ подъемной машин и вскочила въ нее, сказавъ машинисту “troisieme”. Мужчины тоже забрались за ней въ подъемную карету и сли рядомъ съ ней, одинъ по одну сторону, другой по другую. Щелкнулъ шалнеръ и машина начала поднимать ихъ. Въ карет было темновато. Николай Ивановичъ не утерплъ, схватилъ собесдницу за руку и поцловалъ у ней руку. Она отдернула руку и кокетливо погрозила ему пальцемъ, что-то пробормотавъ по-французски. Конуринъ только вздыхалъ, крутилъ головой и говорилъ:

— А и кралечка-же! Только изъ-за этой кралечки стоитъ побывать въ Рим. Право слово.

Подъемная машина остановилась. Они вышли въ корридоръ третьяго этажа. Собесдница схватила Конурина подъ руку и побжала съ нимъ по корридору, подошла къ двери своей комнаты, бросила его руку и, блеснувъ блыми зубами, быстро сказала:

— Assez. Au revoir, messieurs. Merci…

Щелкнулъ замокъ и дверь отворилась. Конуринъ стоялъ обомлвшій отъ удовольствія. Николай Ивановичъ ринулся было за собесдницей въ ея комнату, но она тотчасъ-же загородила ему дорогу, шаловливо присла, сдлавъ реверансъ, и захлопнула дверь.

— Ахъ, шельма! могъ только выговорить Николай Ивановичъ. — Чертенокъ какой-то, а не баба!

— Совсмъ миндалина! — опять вздохнулъ Конуринъ, почесалъ затылокъ и сказалъ товарищу:- Ну, теперь пойдемъ скорй ублажать твою жену.

Комнаты ихъ находились этажемъ ниже и имъ пришлось спускаться по лстниц. Когда они очутились въ корридор своего этажа, то увидли Глафиру Семеновну, выходившую изъ своей комнаты. Она была въ шляпк и въ ватерпруф. Глаза ея были припухши, видно было, что она плакала, но потомъ умылась и припудрилась. Увидавъ мужа и Конурина, она отвернулась отъ нихъ. Николай Ивановичъ то весь съежился и сдлалъ жалобное лицо.

— Ахъ, Глаша! И не стыдно это теб было ни съ того ни съ сего разкапризиться! заговорилъ онъ. — Хоть бы Ивана-то Кондратьича посовстилась. Онъ все-таки посторонній человкъ.

— Отстань…

Глафира Семеновна зашагала по корридору по направленію къ лстниц. Мужчины послдовали за ней.

— Послушай. Куда это ты?

— Въ театръ… Компанію себ искать, отвчала она, стараясь быть какъ можно боле равнодушной, между тмъ въ говор ея, въ походк и въ жестахъ такъ и сквозилъ гнвъ. — Ты нашелъ себ за столомъ компанію, должна и я себ искать. Не безпокойся, не рохля я, съумю себ тоже какого-нибудь актера найти!

— Да ты въ ум, Глафира Семеновна? Вспомни, что ты говоришь!

— А ты въ ум, Николай Иванычъ? Что ты до сихъ поръ длалъ въ столовой съ этой вертячкой? Ужъ обдъ-то даннымъ давно кончился, вс по своимъ номерамъ разошлись, а ты бражничалъ и лебезилъ передъ ней, какъ котъ въ март мсяц. Ты не въ ум и я не желаю быть въ ум. Невстк на отместку. Пожалуйста, пожалуйста, не идите за мной хвостомъ. Я одна въ театръ поду.

— Не пущу я тебя одну, ршительно сказалъ Николай Ивановичъ.

— Посмотримъ.

Они спустились по лстниц внизъ и очутились во двор гостинницы.

— Не подобаетъ такъ, барынька, передъ своимъ мужемъ козыриться, эй, не подобаетъ… началъ Конуринъ уговаривать Глафиру Семеновну. — Ну, что онъ такое сдлалъ? Стаканъ, другой шампанскаго съ сосдкой по обденному столу выпилъ — вотъ и все. Да и не онъ это затялъ, а я… Бросьте-ка вы это все, да опять ладкомъ…

— Позвольте… Какое вы имете право меня учить! воскликнула Глафира Семеновна. — Вотъ еще какой второй мужъ выискался!